у кипрской коммандарии. А еще бутылка была явно твореньем рук стеклодува. Никакой этикетки на ней не было, пробка тоже, как будто, уже вынималась и торчала наружу большей своей частью. А вот основание горлышка, где оно обнимает пробку, было залито чем-то, похожим на сургуч и даже опечатано знаком с какими-то символами, опять же, совершенно неразборчивыми.
Недолго думая, Ксеня попыталась разворошить пробку в сургуче, проверяя систему на прочность. Сил на то, чтобы удержать её от очередного акта гостевого вандализма, у меня уже не было, а бестия так ловко вылущила пробку из бутылки, что мне даже не хватило времени, чтобы как-то её вразумить…
– Ты будешь это пробовать? – безо всякого интереса спросила я, мечтая уже только об одном – спать в своём гостиничном номере, почистив список контактов на букву «К». – А если это какая-нибудь отрава?
Ксюша осторожно, потом смелее, принюхалась к горлышку.
– Пахнет вином. Красным. Правда, запах не дрожжевой, а какой-то металлический что ли… Нормально это для старого вина, нет? ты же разбираешься.
– Если кончился срок жизни, отведенный для этого типа вина – могут появиться вторичные и третичные… – Начала было я запрягать своего любимого конька, но вовремя одумалась… – Короче, там может быть запах топленого молока, жженой резины, даже мокрой шерсти, но я же не эксперт, а сортов вин – тысячи, и каждое стареет по-своему. Так что… понятия не имею.
Но все-таки я взяла бутылку и принюхалась.
Да, пахло красным вином, а еще ржавчиной или аптечной перекисью… Словно лизнул окислившийся медячок – от этой мысли даже слюна выделилась… Потом я почему-то вспомнила, как в детстве лизнула на морозе металлическую горку – язык, конечно, пришлось отдирать с кровью, и сейчас я отчётливо вспомнила вкус собственного окровавленного языка…
– … рно всему сопротивляться, а сама! Ты меня просто поражаешь, – тараторила Ксения, – нет уж, я пас, а то глюк еще, не дай бог, поймаю. Ну расскажи уже, чего застыла, как истукан? Нормально всё?
– Да вроде… Вином пахнет – ты права. И еще ржавым медяком, – ответила я и почему-то только сейчас остро ощутила на языке терпкость – кисловатую и металлическую. Петрюс, что ли так «догоняет»…
– А на вкус-то, ну?!
– Что на вкус? Петрюс? Да как будто вот сейч…
– Какой Петрюс? Вот эта вот бурдень! Ты ж глотнула её только что, я бы даже сказала – присосалась! – Ксю смотрела на меня с тревогой, но, в то же время, восхищением и даже завистью.
– Я – что?! – У меня мгновенно вспотели и затряслись ладошки, и бутылка чуть не выпала из рук, – я… вот это вот… сейчас? ты, правда, не шутишь? о, господи… – Мне стало тяжело дышать, а сердце заколотилось с ужасающей частотой – началась паническая атака…
– Твою мать, Поля, да! Глотнула и замерла со стеклянными глазами, как будто ты не здесь – завопила Ксюша, вырвала у меня бутылку и стала нервно переминаться с ноги на ногу, не понимая,
