лет, как грозный князь Владимир отрёкся от старых богов и привёз от ромеев новых, как говорили, настоящих, люди от привычных старых богов не отреклись. На праздники до сих пор приносят им требу[7] – ставят в красный угол в горшочках и мисках кутью с узваром, выносят на кладбища душам умерших напитки и яства. В июне месяце в честь Купалы молодёжь разжигает в лесах возле речек большие костры, веселятся, поют, прыгают через священный огонь, чтобы очиститься от всякой скверны, то есть от нечистых духов, а девушки плетут венки и пускают их по воде, чтобы узнать о своих суженых… И все без исключения – старые и малые, князья и смерды[8] – верят в нечистую силу: чертей, ведьм, ведьмаков, в русалок и лесных нимф, водяников, лесовиков, потерчат[9]. Всех тех, что живут невидимые где-то рядом и могут причинить человеку добро или зло, чаще – зло. Их задабривают, втайне им выносят требу, а если это не помогает, зовут на помощь попа – и тот крестом прогоняет нечистую силу или освящает осквернённое ею жилище или местность…
Ждан тоже верил и в новых, и в старых богов, верил в нечистую силу и не удивился, когда услышал, как отец молится всем этим богам, умоляя их выгнать из больного тела злых духов, поселившихся в нём.
На некоторое время старый затих, а потом тихо позвал:
– Жданко, Жданко!
– Чего тебе?
– Если помру, не оставляй моего тела зверям и хищным птицам на растерзание… Сожги меня тогда… По извечным обычаям племени нашего!
– Не помрёшь, отче… Я буду сидеть возле тебя, пока не поправишься…
Отец на это ничего не ответил, повернулся на другой бок, лицом к стене, и затих.
Ждан долго прислушивался к его тяжёлому, неровному дыханию, а потом заснул.
Когда проснулся, ему показалось, что он спал недолго. Однако огонь успел погаснуть, угли остыли, и в землянке стало холодно. Сквозь щель в двери пробивался узкий жгутик солнечных лучей.
Ждан быстро откинул тёплую кошму, приоткрыл дверцу и выглянул наружу. Над лесом поднималось зимнее солнце. Вот так поспали!
– Уже утро, отче… Как ты себя чувствуешь?
Отец молчал.
– Ты спишь?
Отец и на этот раз не ответил. Ждан кинулся к нему, коснулся руки, лежащей поверх кошмы. Рука была холодная как лёд.
– Отче! – закричал в отчаянии юноша. – Отче!..
Отец лежал на лавке неестественно прямой и молчаливый. Неподвижные глаза его словно пристально высматривали что-то на закопчённом потолке землянки.
Ждан опустился возле мёртвого на колени и беззвучно заплакал. Теперь он остался один в чужом холодном мире и, хотя ему уже девятнадцать лет, почувствовал себя обиженным, обездоленным сиротой.
Стоял над отцом до тех пор, пока не почувствовал, что замёрз. Поднялся и медленно вышел из землянки. Должен был выполнить последнюю волю отца – сжечь его на костре.
Сначала по
Треба – жертвоприношение.
Смерд – земледелец, селянин.
Потерчата – младенцы, умершие некрещёными.
