за какие-то копейки. Пару раз в год, когда распускались тополя или начинали зацветать липы, Илья выносил на балкон единственную табуретку, садился подальше от чугунного ограждения и судорожно вдыхал, с наслаждением вспоминая пастернаковские строки: «Так, воздух садовый, как соды настой, шипучкой играет от горечи тополя…»
«Господи! – подумал Рузвельт. – Какая красота! Никому не нужная, разбросанная по тысячам томов, пылящихся в городских, районных и домашних библиотеках. Подаренная миру истина, растасканная на цитаты для красного словца…»
– О чем думаешь? – Егорова, так и не дождавшись ответа от Русецкого, тронула его за плечо.
– Мой, говорю, дом. – Илья быстро включился в разговор. – Зайдешь?
– А чё я там у тебя не видала?
– Ну этих, подселенцев моих…
– Ну на них и смотреть необязательно, – зевнув, заявила Танька, а Русецкий повторил приглашение:
– Может, поднимешься?
– Не знаю даже. – Неожиданно Егорова смутилась. – А это удобно?
– А что неудобного-то? Зашла к бывшему однокласснику на чай.
– Не, не могу… Давай потом.
– Еще через тридцать лет? – с грустной иронией уточнил Илья.
– Зачем через тридцать? – Танька вдруг стала очень серьезной. – Завтра. А то, что я сегодня с пустыми руками…
«Не придет, – помрачнел Рузвельт. – Пообещает и не придет»
– Я приду, – тихо произнесла Егорова, после чего Илье в который раз за вечер стало не по себе. «Как она это делает?» – удивился он, отметив, что та словно читает его мысли. – Сказала – приду, значит, приду.
Рузвельт улыбнулся ее словам, уловив знакомую Танькину интонацию – «Приду – значит, приду». Он помнил ее по школе, по занятиям физикой в библиотеке, по немногочисленным прогулкам по городу. Теперь Илья был на сто процентов уверен: раз пообещала, значит, сделает.
– Может быть, я все-таки тебя провожу? – Ему не хотелось расставаться с Егоровой.
– Еще чего! – возмутилась Танька и фактически втолкнула его в подъезд.
Втолкнула и, не отрывая глаз от двери, пару раз выдохнула. Постояла еще немного, подождала и, перекрестив дверь, побрела прочь, не разбирая пути. Пот лил с нее градом, ноги казались свинцовыми, но тем не менее Егорова улыбалась, потому что, как она сама говорила, «что-то сустроила» и «что-то вышло».
Эта манера говорить загадками показалась Русецкому невероятно притягательной. Сбросив куртку прямо у порога, Илья, не разуваясь, подошел к кровати и брякнулся на нее со всего маху. Давно ему не было так хорошо, так спокойно и радостно. Впервые за много лет качество прожитого вечера определялось не количеством выпитого, а ценностью состоявшейся встречи. Словно и не прошло тридцати с лишним лет: с чего начали, тем и закончили. А может, наоборот: чем закончили, с того и начали.
Рузвельт
