в московском книжном магазине «Дружба» удалось купить второе издание книги очерков Херберта о его путешествиях по городам, музеям и руинам Италии и Франции – «Варвар в саду». Судьба распорядилась так, что в том же самом 1964-м я на два месяца попал во Львов, проникся очарованием этого города, где родился и вырос Херберт. Это в огромной степени помогло мне потом вживаться в Херберта.
Следующая, четвертая книга стихов Херберта – «Надпись» – вышла лишь в 1969-м, Херберт в 60-х годах подолгу жил за границей, но имя его в польских литературных журналах и еженедельниках не сходило со страниц по разным поводам, в частности, по поводу тогдашней дискуссии о современном классицизме: главным козырем сторонников классицизма было именно творчество Херберта. Сам Херберт в подобных дискуссиях не высказывался, но названия его стихотворений, цитаты из них были в ходу. В России в 60-х годах возрождается интерес к античности, издаются, наконец, книги А. Ф. Лосева, одна из его книг – монография о Зевсе и Аполлоне – сразу же привлекла мое внимание; Аполлон у Лосева был дан диалектически, в развитии от архаического божества убийства и смерти к классическому божеству искусства и поэзии; таков двуединый Аполлон и в античной поэзии Херберта. Именно «античный» Херберт и заинтересовал меня поначалу. Но также – Вторая мировая война, годы оккупации и Сопротивления. Вскоре, однако, я поддался очарованию самой интонации Херберта, его личности, и мне он был интересен и дорог уже весь.
Переводить его я начал летом 1966-го. Первая большая публикация появилась в «Иностранной литературе» в 1973-м, годом позже в «Литературном обозрении» был напечатан мой тетраптих о четырех польских поэтах – Ружевич, Херберт, Шимборская, Свирщиньская, – обе эти публикации я послал Херберту, послал ему и московский томик другого польского поэта из Львова, другого классика, Леопольда Стаффа, вышедший только что с моим предисловием, – Херберт живо откликнулся, так началось наше заочное знакомство.
Возможности дальнейших публикаций в Москве вскоре прекратились надолго, Херберт попал у нас в долгую опалу. Следующая публикация появилась – в «Иностранной литературе» – в 1990-м. Но Хербертом я продолжал заниматься, следил за его книгами и публикациями в Польше и вне Польши. В 1974-м он прислал мне варшавский томик «Господин Когито», а «Рапорт из осажденного города» поначалу у меня был в виде плохо читаемой самиздатской варшавской книжечки, пока Херберт не прислал мне из Парижа ксерокопию парижского издания 1983 года. В Варшаву Херберты вернулись окончательно в 1992-м. В 1994-м, в начале года и осенью, были две встречи с Хербертом, уже тяжелобольным, дома у Хербертов. Было еще несколько весточек от него. А осенью 1998-го, приехав в Варшаву на несколько дней, я мог прийти уже – с Катажиной Херберт, вдовой поэта, – лишь на свежую могилу на кладбище Старые Повонзки.
Здесь переводы разных лет, с 1966-го по 2004-й.
В качестве вступления в книгу я решил напечатать – подряд, друг за другом, – четыре предисловия к публикациям в журнале «Иностранная литература» (1973, 1990, 1998, 2001). Именно этот журнал в 1973-м (а в те времена тираж журнала достигал 600 тысяч) открыл Херберта русским читателям, позже, в 1990-м, при первой же возможности, журнал предоставил снова свои страницы для стихов – полюбившегося и редакции – поэта. Эти четыре предисловия, как я теперь вижу, естественным образом суммируются. Они дают – заодно – и историю «русского Херберта», Херберта по-русски. Три других моих текста разных лет о Херберте я даю в приложении.
В примечаниях к книге и в краткой хронике жизни и творчества Херберта учтены те издания и журнальные публикации переписки Херберта, те монографии и сборники статей о нем, которые вышли в Варшаве за последние годы (1999–2002).
Четырежды Херберт
1. Поэтические книги 50-х и 60-х годов
Задумываясь над причинами столь устойчивого в течение многих лет и столь единодушного признания, сопутствующего творчеству Збигнева Херберта, поэт и критик 3. Беньковский размышлял недавно в газете «Культура» (№ 9, 1972): «Херберт не двинул, как это говорят, вперед средства поэтического выражения. Он не экспериментировал ни со словом, ни с образом, ни с «антисловом» или «антиобразом». Он не открыл и не закрыл эпоху в поэзии. Он был и есть посреди: посреди поэтов, посреди людей, посреди забот сегодняшнего мира. Настолько посреди, насколько это возможно. И здесь-то, мне думается, секрет его привлекательности, его масштаба, его славы». Статья 3. Беньковского так и называется – «Посреди жизни».
Буквально в те же дни другая польская газета «Политика» (№ 9, 1972) предоставила целую страницу для интервью с самим Хербертом. «Есть писатели, – сказал Херберт в этом интервью, – которые служат чистому искусству. Я им нисколько не завидую, я даже испытываю некоторое отвращение к такой позиции. Я знаю, что значит ад эстетов, ад людей, оторванных от действительности».
Самому Збигневу Херберту (род. в 1924) не приходилось жить в отрыве от действительности. Польская действительность военных лет, с ее трагизмом и героизмом, составляла содержание юности Херберта. Даже учиться в годы оккупации означало
