свидетельство его нерадивости, а возделывание ее – источник богатства. И он прав, разве не так, господа?
Фон Визин, глубоко почитающий княгиню, отвел серые с льдинкой глаза, но все же возразил:
– Так-то оно так… Все-то он хочет успеть… И виноградники в Крыму разводит, вина на своих фабриках производит, шелковые мануфактуры устроил, чулочную фабрику построил, разводит овец, лошадей, и воюет на два фронта… Мыслимо ли одному человеку все охватить?
Дашкова не хотела сдавать свои позиции:
– У него много хороших помощников. Один Фалеев чего стоит, не говоря уже о самой императрице. А чулки с его фабрики настолько тонки, что помещаются в ореховую скорлупу. Императрица ими весьма довольна. Сказывала, что князь обещает в ее следующий приезд, покрыть ее путь шелками с его фабрики.
– Да, – наморщил лоб Александр Воронцов, – обещать мы все горазды.
– Да что говорить! Воскликнул Фон Визин, – устроил себе империю в империи. Еще неизвестно что из того выйдет, – сказал он, предостерегающе подняв указательный палец.
Дашкова, усмехнувшись, отозвалась:
– Да, что уж говорить, когда любую птицу видно по полету.
– У нас в Москве, – заговорил неразговорчивый Николай Новиков, – тоже появилась эдакая новая птица – князь Прозоровский.
– О, да! Слыхали! – воскликнул Фон Визин. – Новый московский Главнокомандующий. И как он?
Воронцов саркастически перевел глаза на Фон Визина:
– Кто ж не знает душку Прозоровского? – испросил он с презрением. – Во-первых – выдвинулся угодничеством. Во-вторых – невежественный, подозрительный и, вследствие оного – жестокий градоначальник.
– Сей господин токмо и занят тем, чтоб изводить меня, – с усмешкой поведал Новиков.
– А что такое? – с состраданием в голосе полюбопытствовала княгиня.
Новиков, высоко подняв брови, выпятив губу, сухо сообщил:
– Сей градоначальник, с завидным постоянством токмо и делает, что шлет на меня доносы на имя императрицы.
– Не приведи Господь иметь дело с подобными праведниками! – заметила княгиня, отчего – то опасливо оглянувшись. – И что же он вам вменяет?
Воронцов небрежно бросил:
– Как пить дать, князь Прозоровский пеняет на его масонство, безбожие и издание плохой литературы.
Новиков вяло кивнув, молвил:
– Хотя сам архиепископ Платон, зная меня, говорил, что был бы счастлив, коли все были таковыми христианами, как я.
Глаза Фон Визина, досель лениво обращенные токмо на хозяина дома, вдруг забегали:
– Господа, что же это такое? Как будто объявлена охота на сочинителей! Меня, полагаю, как и вас, пуще прочего беспокоит несчастье с Александром Николаевичем Радищевым. Сказывают, после его ареста, отец вовсе отказался от своего сына.
– Что вы говорите! – откликнулась княгиня Екатерина. – Я слыхала, приговор
