много чего и, в частности, «за оскорбительные и неистовые изражения противу сана и власти царской», – с издевкой процитировал он слова из судейского заключения. – Вот послушайте, я вам зачитаю часть допроса на последнем судебном заседании:
– «Судья: С каким намерением сочинили вы оную книгу?
Радищев: Намерение при сочинении другого не имел, как быть известным в свете сочинителем и прослыть остроумным писателем.
Судья: Кто именно вам в этом сообщники?
Радищев: Никого сообщников в том не имел.
Судья: Чувствуете ли важность своего преступления?
Радищев: Чувствую во внутренности моей души, что книга моя дерзновенна, и приношу о том мою повинность».
Дашкова с состраданием изрекла:
– Бедный, бедный Александр Николаевич! Ведь, опричь правды, он ничего в своей книге не писал.
Граф Воронцов сурово заметил:
– Не всем нравится оная правда, сестрица! Книга была признана призывом к бунту. Но ничего, я сумею облегчить участь своего друга. А ты, Катя, поостерегись со своей типографией! Не приведи Господь! Бди! Не успеешь оглянуться, как окажешься в Сибири.
– Да, да, граф! А ты уж помоги хорошему человеку! – преданно глядя в глаза брата, попросила Екатерина Романовна.
– А что наша императрица Екатерина Алексеевна? Сказывают, после скандальной свадьбы графа Дмитриева-Мамонова и княжны Щербатовой, у нее появился, благодаря стараниям Нарышкиной, новый любимец, Платон Зубов? Откуда он взялся?
Здесь Николай Салтыков хотел что-то сказать, но его опередил Фон Визин:
– Сказывают, он упросил начальство разрешить ему командовать конвоем, сопровождавшем императрицу в Царское Село. Так он так красовался возле ее кареты, что был замечен…
Салтыков, все-таки с гордостью, вставил:
– Я поспособствовал. Его отец, мой управляющий.
Все закатили глаза, как естьли бы все хотели сказать: «вот откуда ветер дует!»
Княгиня, усмехнулась:
– Что ж, любимый Мамонов станет постылым, а, Зубов… как говорится, «полюбится сова лучше ясного сокола».
– Особливо, естьли учесть, что сия сова имеет весьма привлекательное лицо, да хоть и не богатырь, но весьма крепок, – важно заметил граф Салтыков.
Насмешливо взглянув на него, княгиня категорическим тоном заявила:
– Не станем, друзья, обсуждать прелести нового фаворита нашей императрицы.
Фон Визин, покосившись на княгиню, недовольным тоном изрек:
– Что ж, не станем.
Приверженцы Светлейшего князя Потемкина, удивляясь появлению Платона Зубова в роли фаворита, называли его ничем не значившим молодым повесой. Князь же Таврический, прознавши о новом любимце государыни, доверил своему близкому другу, заведовавшим его канцелярией, Михаилу Антоновичу Гарновскому, разведать, чей ставленник сей Зубов. В короткий срок
