митингование с выносом резолюций, требующих «мира во что бы то ни стало»; старые разумные комитеты уже развалились, и вожаками частей и комитетов сделались оратели из последнеприбывших маршевых рот, отборные экземпляры шкурников, умело замазывающие разными выкриками и революционной макулатурой истинные основания своей нехитрой идеологии: во что бы то ни стало спасти от гибели и неприятностей свою шкуру и, пользуясь благоприятной обстановкой, получить максимум плюсов и минимум минусов.
Все мы, начальники, – бессильные и жалкие манекены, шестеренки разрушенной машины, продолжающие еще вертеться, но уже неспособные повернуть своими зубцами когда-то послушные нам валы и валики. Ужас отдачи приказа без уверенности, а часто и без малейшей надежды на его исполнение, кошмаром повис над русской армией и ее страстотерпцами-начальниками и зловещей тучей закрыл последние просветы голубого неба надежды. Штатские господа, быть может, и очень искренние, взявшие в свои руки судьбы России и ее армий, неумолимо гонят нас к роковому концу.
Что могу сделать я, номинальный начальник, всеми подозреваемый, связанный по рукам разными революционными и якобы демократическими лозунгами и нелепостями, рожденными петроградскими шкурниками так называемых медовых дней революции; никому нет дела до того, что все эти явные или замаскированные пораженческие и антимилитаристические лозунги недопустимы во время такой страшной войны; но их бросили массам, и они стали им дороги, и в них массы увидели свое счастье, избавление от многих великих и страшных зол, и удовлетворение многих вожделений – жадных, давно лелеянных, всегда далеких и недоступных и вдруг сразу сделавшихся и близкими, и доступными. Горе тому, кто покусится или даже будет только заподозрен в покушении на целость и сохранность всех животных благ, принесенных этими лозунгами и сопровождавшим их общим развалом. И все эти лозунги и патентованные непогрешимости направлены против войны, против дисциплины, против обязанностей и всякого принуждения. Как же начальники могут существовать при такой обстановке, те самые начальники, от которых смысл их бытия требует как раз обратного, то есть напряженного ведения войны, поддержания строгой дисциплины, надзора за добросовестным исполнением всех обязанностей и применения самых суровых и доходящих до смертной казни принуждений. Я уже не раз говорил об этом председателю нашего армискома[5], но он уверяет, что всё пройдет и что вскоре должен появиться в армии новый здоровый революционный дух и новая революционная дисциплина. Это у наших-то – «товарищей»!
Верхи требуют от нас решительных мер и поднятия дисциплины, а рядом терроризированные вооруженными толпами суды оправдывают вдохновителя и руководителя бунта лейб-гренадера штабс-капитана Дзевалтовского и его товарищей – героев тарнопольского погрома и тарнопольского позора.
В тылу начался грабеж уходящими с фронта дезертирами товарных поездов с продовольствием,
Армейский исполнительный комитет.
