своей безопасные от каких-либо реакционных подозрений. Они дали бы устойчивость фронту и явились бы нравственной, а когда понадобилось бы, то и материальной поддержкой того правительства и той военной власти, которые, не будучи одурманенными туманами революционной белиберды, понимали, что демократия, реформы и отказ от старой скверны – это одно, а общий развал, гной и самые грозные перспективы для всего будущего России – это нечто совсем иное, порядка уже анархично-разбойничьего, а никак не революционного.
Комитеты болтают и резолируют; лучшие из них пытаются что-то делать. Российское пустобрехство расцвело вовсю; один из полковых комитетов вынес резолюцию не ходить на занятия, так как от этого портится обувь; в другом тоже потребовали отмены занятий, но уже по другой причине, ссылаясь на то, чтобы воины не уставали и сохраняли всегда свежие силы на случай внезапного нападения неприятеля; дивизионные комитеты не осмелились сами отменить эти постановления и передали их в корпусный комитет; последний их отменил, но ведь никто с его решением не станет считаться, предпочитая занятиям игру в 66[6].
Разложение распространилось и на державшуюся так долго в полном порядке 70-ю дивизию, которую подсек перевод ее за Двинск; она впервые попросила пока отсрочить заступление ее в окопы на смену 18-й дивизии, измыслив в качестве предлога необходимость переизбрать все комитеты. Красная черта всех постановлений – это отмена каких-либо обязанностей при соответственном оправдательном или объяснительном соусе только что указанных рецептов.
Всё более и более углубляюсь в свое убеждение, родившееся у меня впервые в мае, что единственная лазейка из создавшейся разрухи – это немедленный, как говорят, в пожарном порядке, переход к добровольческой армии и разрешение всем не желающим воевать вернуться домой. Все не уйдут, а если бы ушли, то это было бы ярким показателем того, что дальнейшее продолжение войны невозможно. А то, что уйдут не все, показал опрос, произведенный недавно дивизионными комитетами 18-й и 70-й дивизий, причем готовность остаться заявили в первой около 1000 человек, а во второй – около 1400; в 120-й и 121-й дивизиях не опрашивали, ибо там наверно все захотят домой, и я был бы счастлив, если бы судьба меня избавила от этих навозных куч, составленных из собранных отовсюду отбросов, обильно залитых самым большевистским жидким удобрением; 120-я дивизия уже и так выделила в «батальон смерти» всё, что в ней было порядочного, и этот батальон несет всякую службу в десять раз эффективнее всей дивизии.
Лучше иметь 4000 отборных людей, чем 40 000 отборной шкурятины; нужно только установить, чтобы оставшиеся на фронте получали двойное натуральное довольствие плюс всё причитающееся на полный штатный состав части денежное. Я говорил по этому поводу с двумя командармами и двумя главкосевами[7], писал в Главное управление Генерального штаба, но всюду мое предложение сочли чересчур экстравагантным; последнее время эта мысль получила широкое
Карточная игра, также известная как «шнопс».
Командующий Северным фронтом.
