тумбочке у двухспальной кровати стоял телефонный аппарат в стиле ретро.
– Понимаешь, мне твердо обещали замять, – понизив голос, с ходу начал Геннадий Трофимович.
– Ничего себе – замяли! – всплеснула руками дочь. – Заманили Дона в областную прокуратуру, надели наручники, бросили в воронок и – в тюрьму! К уголовникам!
У Зоси вновь хлынули слезы из глаз.
– Ну-ну, – положил ей руку на плечо отец. – Не заводись.
– Посмотреть бы на тебя, если бы к тебе ворвались с обыском! – зло сбросила его руку Зося. – А понятыми знаешь кто были? Сосед и соседка снизу! Мымра, которая меня ненавидит. О-о! – трагически протянула дочь. – Представляю, с каким злорадством сейчас обсуждает нас весь дом!
– Плюнь ты на соседей, – бодрячески посоветовал Геннадий Трофимович. – На чужой роток…
– И это говоришь ты! – аж задохнулась Зося. – Ты, мой отец! Как ты мог допустить до такого срама? Мало того что обшарили везде, так еще вещи описали! Даже это. – Она распахнула дверцы платяного шкафа, плотно увешанного одеждой.
– Это уж слишком, – побледнев, охрипшим голосом проговорил отец.
Но дочь, казалось, не слышала его. На нее опять накатил приступ истерики. Сдернув с вешалки парадный мундир мужа, она пыталась порвать его. Но ничего не выходило. Тогда Зося сорвала со стены клинок и принялась остервенело кромсать гордость мужа.
– Ты с ума сошла! – бросился к ней отец.
– Не хочу видеть! Не хочу! – повторяла Зося, терзая мундир. – И пусть вся проклятая милиция провалится в тартарары! Вся!
Геннадий Трофимович остолбенело смотрел, как летели на ковер куски материи, погоны, сверкающие пуговицы. Он понял, что дочери нужно выместить на чем-нибудь свою ярость.
И действительно, когда от парадной формы остались одни лоскуты, Зося повалилась ничком на гобеленовое покрывало постели и тихо завыла. Сквозь всхлипывания пробивались лишь отдельные слова:
– Я… Я… Говорила… Дону… Заложат… Не связывайся… С-с милицией… Вот… Получил…
Отец сел рядом, сложив на коленях руки. Дотрагиваться до дочери он не решился.
– Ладно, мы еще увидим, – сурово погрозил он кому-то.
– Э-эх, молчал бы! – утирая обеими ладонями лицо, поднялась с постели Зося. – Даже этого фанатика, садиста Шмелева, и того не мог отстранить…
– Как? Не убрали? – нахмурился Геннадий Трофимович. – А ведь дали слово…
Киреева смерила отца презрительным взглядом, подошла к двери, приоткрыла ее и крикнула:
– Марина, прошу, принеси газету!
Через мгновенье в дверь протянулась рука с газетой.
– На, полюбуйся! – швырнула в отца Зося ею. Газета распласталась на полу. Геннадий Трофимович поднял ее, пробежал глазами все полосы. Со второй на него глянули три снимка следователя Шмелева: поясной портрет; фотография, изображающая Николая Павловича дома со своей
