по истории компартии. Четверых курсантов, меня в том числе, направили в распоряжение политотдела МВД Узбекистана. Мы назывались пропагандистами и выезжали в лагеря, помогали создавать в них так называемые демократические группы.
– А как вас встречали соотечественники?
– Вначале очень плохо. Говорили: «Ты – шпион Советского Союза!..»
Потом постепенно все изменилось. Моей главной задачей было по мере сил облегчать условия существования японских военнопленных. И нередко это сделать удавалось. Соответственно изменилось и отношение ко мне.
– Вас увлекли коммунистические идеи?
– Вначале чрезвычайно увлекли, и я охотно выполнял свою работу. Коммунистическая пропаганда, как и любая, умело выстроенная и пущенная в дело пропаганда, – сильная, дурманящая мозги вещь. Но скоро мне выдали пропуск, по которому я мог свободно передвигаться по Ташкенту. И я ходил, внимательно прислушивался к тому, что люди говорят, наблюдал, как они живут. Очень скоро сделал выводы, о которых, конечно же, тогда благоразумно молчал. Но одно для меня стало совершенно очевидным: такая политическая и экономическая система для моей страны абсолютно неприемлема. Большинство же военнопленных жили в лагере кучно и так же кучно работали. Язык никто не учил и ничего самостоятельно понять не мог. В сентябре 1948 года, когда нас освободили из плена и отправили обратно домой в Японию, в душе я уже был законченным антикоммунистом. Но полюбил и страну, в которой был пленником, и народ, среди которого жил.
– После возвращения на родину вам никто не предъявлял претензий, мол, вот ты, коммунист…
– Нет, ничего такого не было. Тогда многие японцы возвращались из плена, как они сами считали, «коммунистами». Но очень скоро эти идеи и у них из голов повыветрились.
– Вы теперь, что называется, бизнесмен на заслуженном отдыхе. Если не секрет, какую сумму ежемесячно получает такой японский пенсионер?
– У меня пенсия небольшая – 200 тысяч иен в месяц. Плюс военная пенсия – 50 тысяч.
– А сколько тогда большая пенсия?
Смеется: «250 000 иен. Потому я теперь и могу себе позволить путешествия в Ташкент». Смотрит на меня внимательно и говорит: «А теперь я расскажу ту же историю моего плена в ином ракурсе».
…С девушкой по имени Сарвара он познакомился через пару дней после приезда в Ташкент, когда по долгу плотницкой службы ходил по цехам завода ремонтировать то одно, то другое. Сарвара улыбнулась, поманила рукой и протянула драгоценный кусок хлеба: «На, поешь»… Потом она не раз «дарила» (он употребляет именно это слово) своему постоянно голодающему избраннику хлеб, печенье, даже конфеты. Местному населению общаться с пленными было строго-настрого запрещено, это приравнивалось к преступлению. Но наши герои были молоды и потому безрассудны. Спустя полтора года после знакомства Сарвара решилась пригласить Одаки-сана в гости. Она жила тут же при заводе, в общежитии. Делила комнату с другой
