Фивер спросил:
– Вы ведь провели большую часть детства в приемной семье?
Ханна была настолько ошеломлена, что посторонний человек знает о ней то, чего не знает практически никто, даже ее самые близкие друзья, что лишь молча кивнула.
– Вас взяли под опеку в трехлетнем возрасте, после смерти вашей матери, Мэри Робинсон, как я понимаю?
– Да, – словно на автомате кивнула Ханна.
– А вы помните свою жизнь до этого момента? – осторожно спросил адвокат.
– Мистер Фивер, к чему вы клоните?
– Пожалуйста, потерпите еще немного, мисс Робинсон, и я все вам объясню.
Как правило, Ханна не открывалась людям до тех пор, пока не узнавала их как следует, но что-то в Гасе Фивере было такое, что она почувствовала, что может ему доверять.
– У меня остались лишь весьма смутные воспоминания. Я знаю, что мама работала бухгалтером в сварочной фирме на Стейтен-Айленде, где мы с ней и жили, но я знаю это лишь со слов. У меня не осталось ни памятных вещиц, ничего. Все, что ей принадлежало, было продано с молотка, а вырученные средства помещены в трастовый фонд на мое имя, чтобы я смогла воспользоваться ими после совершеннолетия.
Не то чтобы денег оказалось много, но это позволило Ханне начать самостоятельную жизнь без особого стресса, и она была этому очень рада.
– А цвет глаз вы унаследовали от матери? – спросил мистер Фивер. – Не хочу показаться навязчивым, но они у вас такого необычного цвета…
Ханна за свою жизнь слышала такое количество комментариев по поводу цвета глаз, что давно уже перестала считать их навязчивыми.
– Нет, у мамы были голубые глаза.
– Значит, вы помните, как она выглядела?
– Нет. – Она покачала головой. – Но я была не совсем честна, когда сказала, что у меня не осталось памятных вещей. У меня есть мамина фотография. Одна женщина из социальной службы была так добра, что дала мне рамку с фотографией, прежде чем меня отдали в приемную семью. Она со мной всю мою жизнь, куда бы я ни переезжала.
– А она у вас, случайно, не с собой? – Мистер Фивер чрезвычайно заинтересовался этим фактом.
– Вообще-то с собой.
Ханна давно уже вытащила фотографию из рамки и теперь носила ее в кошельке. Это было единственное свидетельство того, что у нее когда-то была мать.
– Могу я на нее взглянуть?
Ханна хотела было ответить отказом, но любопытство взяло верх, теперь ей хотелось узнать, к чему все это приведет.
– Она у меня в кошельке.
– Я подожду, – улыбнулся Фивер.
Ханна достала из кошелька уже довольно потрепанную фотографию и протянула ее адвокату. Фотокарточка представляла собой обрезанный студийный портрет.
– А ваш отец? – спросил он, изучая фотографию.
– Я его не знаю, – ответила Ханна. – В моем свидетельстве о рождении отцом записан Роберт Уильямс, но
