с работы. Мы с другом вжались в стену.
– Вы чего тут делаете? Курите?
– Нет! – ответил Толик.
– Руки покажите!
Мы протянули трясущиеся ладони.
– А чего вы тогда тут торчите? Идите на улицу, там солнце…
Язык мой от страха совсем присох к небу. Я и не знал, чего сказать. Только виновато смотрел на отца. Толька показал пальцем в сторону подвала.
– Там котенек…
– Где? Какой котёнок?
И отец стал вглядываться в темноту под лестницей, где теперь уже совсем редко раздавался всплеск. Было понятно, что маленькая животинка выбилась из сил и могла вот-вот уйти на дно вслед за коробкой.
– Котёнок? Как он там оказался?
Отец посмотрел прямо мне в глаза, и меня прорвало! Сквозь слезы и заикание, я начал свой рассказ:
– Мы хотели, чтобы он поплавал… мы кораблик сделали…
Я не успел досказать. А отец снял туфли, носки, закатал брюки…
– Ах, ты ж мать честная! Что же вы…
И полез в мутную, вонючую воду. Рядом со мной ревел Толик, размазывая пыль по щекам. Не знаю, как он, но я не боялся наказания, мне было жалко котёнка. Как я мог убить маленькую мохнатую жизнь!
– Папочка, я больше не буду! Пожалуйста, спаси его, папуля! Спаси!
Вообще отец не любил кошек. Сколько раз мама пыталась уговорить его, он отвечал прямо и непреклонно:
– Аллочка, прошу, не надо, я не перенесу в квартире это зверьё. Кто будет за ним ухаживать? Не надо!
А тут мой отец, бурча себе под нос слова, которые я слышал только от старших мальчишек и никогда от него, поскальзываясь на слизи, осевшей под водой, и намочив по колено свои костюмные брюки, спасал комок шерсти, который вполне возможно уже отдал богу свою крошечную душу. Я закрыл глаза и отвернулся к стене. Толик побежал к себе домой. Он жил на третьем этаже, прямо под нами. Дверь, хлопнув, выключила его плач. Мы с отцом остались один на один… за спиной захлюпала вода в мою сторону. Босые ноги по кафелю. За спиной остановился, тяжело дыша, отец. Я сжался в комок, втянул голову в плечи и ожидал наказания. Так мне и надо! Хотя меня никогда не били – ругали, ставили в угол, но чтобы бить… Никогда! А сейчас я сам был готов от горя биться головой о стену. Дыхание за спиной немного успокоилось.
– Кто тебе дал право распоряжаться чужой жизнью?
Вспыхнуло у меня над головой, как гром среди ясного неба и электрическим разрядом раскатилось по всему телу.
– Никогда, слышишь меня, никогда больше так не делай!
Отец не кричал, не ругал. Он просто произносил слова, состоящие из обычных букв. Но каждое слово тавром впечатывалось мне в память. «Распоряжаться чужой жизнью…»
– Перестань реветь! Отнеси его на солнце, пусть обсохнет.
Я
