и отвечать на вопрос: кто автор ссадины. Единственное, что она из себя с трудом выдавила:
– Не надо, не вмешивайся, с ним кончено. Можно поедем к тебе? Я не хочу к себе домой.
Она так и не осветила последние события, не сказав, с кем подралась. А именно подралась, Дарси не терпела побои, всё равно ответила бы со всей силы своих возможностей. Винкерт снял куртку и накинул ей на дрожащие плечи. Они шли молча к машине. Единственное, что заботливо обронил парень:
– Опять куришь.
Дарси промолчала. Очередная, тринадцатая по счёту, попытка бросить курить не увенчалась успехом.
Поездка домой прошла в мыслях. Каждый думал о чём-то своём. Андре думал о Дарси:
– Мне кажется, ей даже нравится страдать и чувствовать опустошение после каждого неудачного романа. Дура. Выбирает тех мужчин, с которыми изначально ничего не сложится. Я люблю её, но мою любовь она не принимает.
Приехали домой. Андре проводил Дарси в ванну, дав свою чистую рубашку и полотенце.
– Тебе нужно согреться.
Дарси скрылась в ванной с надеждой, что вода согреет её, успокоит и заберёт все печали. Парень сел на диван в гостиной, терпеливо ждал и слушал музыку шума воды. Прошло чуть меньше часа, как подруга вышла из ванны и действительно казалась уже не такой трагичной. Андре начал узнавать свою, прежнюю Дарси. Ей двадцать восемь, но она сохранила подростковую свежесть, и природа благосклонно держала её на отметке двадцать два. Очаровательное, слегка вытянутое лицо с персиково-медовым оттенком кожи, обозначенными волевыми скулами, пухлыми губами, следовавшими чётко по контуру. Её взгляд обличал ядро души: светло-коричневые чаинки плясали огненно – дьявольский танец по радужке жёлтых, словно кошачьих глаз. Каштановые вьющиеся волосы до плеч, крутые бёдра, большая грудь, греческий профиль довершали фаталистический образ. Она неистово влекла своей терпкой страстностью, никогда не выпрашивая у мужчин любовь. Так же притягивала душевной отстранённостью, и своего рода эксклюзивностью среди соплеменниц, которые никогда не смотрели на Дарси с жалостью, скорее с латентным восхищением. Дарси всегда хотела больше, чем ей предлагала жизнь – многое брала напористой самостоятельностью. Она жадно выжимала из действительности всё, до последней капли, и при этом саркастически куражилась так, как будто завтра для неё не настанет. Не прислушивалась к чужим инородным общественным мнениям, не любила обсуждать и осуждать кого-то, так как это абсолютно не способствовало утолению её интеллектуального голода. А общаясь с людьми, она излучала незримую дистанцию. В этом читалось её внутренние одиночество, и казалось, она знает о жизни гораздо больше, чем другие. Однако, даже таким неотразимым, как Дарси Стюарт, не чуждо ничего человеческого.
– Я хочу есть. Накормишь меня? – спросила Дарси, словно доверчивый, чистый ребёнок.
– Что тебе приготовить? Чего бы ты хотела?
– Сэндвичи или то, что найдёшь в холодильнике, и чего
