д материально. Вот и вертелась мама-Коза, как карась на сковородке, чтобы ораву эту прокормить. С утра до ночи пахала, как папа Карло на трех работах. Дома почти не бывая. Ну, а козлята сами себе предоставлены оказались. К хорошему это никогда не приводит, ежели дети сами себя воспитывают. Такие Козлы из них могут вырасти, что папа-алиментщик белым барашком с крылышками сиреневыми по сравнению с ними покажется.
Козлятам старшим еще и по паре лет не исполнилось, а уже даже младшие курят и слова всякие разные матерные научились говорить. Обыкновенные еще слова не научились, как следует выговаривать, а нецензурщина вылетает, как пули из автомата. В доме мат стоит с утра до вечера. Соседи, только головами трясут. Вот она – безотцовщина. Был бы отец, взял бы ремень и объяснил, какие слова можно употреблять, а какие не следует. А Коза-мать, чего с нее взять? Только блеет о тяжкой доле своей козьей. А уж когда подросли козлята, то и вовсе как с цепи сорвались. К спиртному приохотились. А где денег взять на это удовольствие? Понятно где, на улице. Там в ночное время много припозднившихся одиночек бродит. Где им с семерыми, хоть и козлятами, справиться. Налетят, копытами запинают, карманы вывернут у прохожего и без штанов отпустят. Потом водку хлещут днями и ночами напролет. Да дурные от нее делаются, с друг дружкой бодаться начинают. Соседи пытались усовестить, куда там и не слушают, посылают в разные места не уютные. А одного Барана и вовсе не то что словесно, а физически оскорбили. Таких ему всемером звиздюлей навешали, что он теперь из сарая своего выходить боится. Жалобы на них коллективные соседи писали несколько раз, в разные инстанции. В полицию само собой. Пришел Боров в портупее, похрюкал назидательно на козлят. А они такими овечками прикинулись, что он жалобу эту коллективную тут же и порвал. Да еще и на жалобщиков навизжал, чего, мол, кляузничаете на сирот почти. Ему пытались разъяснить, что прикидываются эти сволочи малолетние овцами, а на самом деле такие уже Козлы, что скоро пробы ставить будет некуда. Не поверил Боров и Барану, который громче всех возмущался, палкой резиновой промеж рогов врезал.
Хрюкнул что-то про ложный вызов и что в следующий раз привлечет за клевету, да и был таков. А козлята и вовсе от безнаказанности такой и попустительства со стороны органов правопорядка, во все тяжкие пустились. В дому своем натуральный притон устроили, а соседей так просто затерроризировали. Заставили дань платить, если хотят жить спокойно, без скандалов и травм. Ни днем, ни ночью от них покоя нет, когда только спят паразиты не понятно. В школу не ходят и только сутками напролет водку жрут, да пакости всякие придумывают окружающим. А ведь еще растут и водки то все больше и больше надо на такую-то банду. Район их дурной славой стал пользоваться, ни кто через него ночью не ходит уже – боятся. Так эти отморозки уже и днем нападать на прохожих стали, а ночью в соседние районы на промысел преступный выходить. Через год уже весь городишко трясся, бандой козлиной замордованный. Матеря детишек боятся одних гулять отпускать. Сколько раз уж было, схватят мелкого и меньше чем за ящик водяры обратно не отдают. И несут родители, куда денешься. А Мать-коза полностью у них под копытами оказалась. Ни во что ее не ставят. За закуской в магазин гоняют, да бутылки пустые сдавать. Жалко дуру. А она от жизни такой и сама к спиртному потихоньку пристрастилась, за детьми допивая. А много ли ей надо? Рюмашку высосет, сядет на крыльцо и блеет о доле своей горькой, пока кто нибудь из банды пинком не поднимет, да в магазин не пошлет. Плетется тогда с авоськой в зубах, глаза мутные, растрепанная, ноги заплетаются. Решили соседи тогда написать в газету центральную про все эти безобразия. Написали. Из газеты прислали письмо проверить журналюгу. Настоящего Волчару. Приехал Волк, вынюхивать начал, что да как. Неужто так плохо все, как написано. Интервью у соседей взял и на магнитофон записал. Потом и козлиное семейство навестил. А там пьянка, как всегда, дым коромыслом и не боятся уже никого и ничего. Их все боятся. Увидали морду Волчью, насильно за стол усадили, насильно водки литр выпить заставили, а потом ленту магнитофонную на пасть намотали с интервью и пинками до вокзала проводили. Очнулся Волк под скамейкой вокзальной, пытается вспомнить, как он тут оказался весь в блевотине и не может, провалы в памяти обнаруживаются. А тут к нему два кабана в форме полицейской подходят, документы требуют предъявить на предмет установления его личности. А документов-то и нет. Куда делись, не помнит. Ни паспорта, ни удостоверения редакционного и денег тоже нет, как корова языком все слизнула. Помнит только, что пил с кем-то накануне. А с кем – не помнит.
Арестовали Серого кабанчики и в загон для скота бездомного швырнули. А там, каких только шакалов нет… Волк к такому контингенту не привычен оказался, да и дал слабину, а нельзя в таких местах – зачмурят. Неделю журналюга парашу драил вне очереди за весь загон. Хорошо хоть, что в редакции про него вспомнили и послали на розыски еще одного журналюгу. А тот – Лис хитрющий, побыстренькому все разнюхал, кому нужно, на лапу сунул и тогда только Волчару из-за решетки выпустили. Отощал бедный за неделю на тюремной-то соломе, даже уши как у дворняги безродной повисли. Дерганый стал. На улице болонка на него тявкнула, так он чуть в обморок не упал с перепугу. Два месяца потом в психодиспансере лежал, нервы лечил. Но статью
