нередко смешиваются и, вероятно, не случайно – так было и в жизни. В списке действующих лиц «Горя от ума» Хлестова названа свояченицей Фамусова, а обращается он к ней словом «невестушка» (т. е. невестка). Да ведь невестка – жена брата, тогда как свояченица – сестра жены! Не исключено, что здесь повлиял французский язык, где сестра жены и жена брата обозначаются одним словом – belle-soeur, так же, как одним словом beau-frere называются деверь и шурин.
Нередко смешиваются термины «невестка» и» золовка». Арина в «Утре помещика» Л. Толстого называет золовками жен своих братьев, то есть невесток (глава XI), а уж ей ли, кажется, деревенской старухе, не знать всех этих обозначений! Тут уж французский язык ни при чем. То же – в комедии Островского «На бойком месте»: Аннушка обращается к Евгении Мироновне словом «золовушка», хотя та ей не сестра мужа (которого у Аннушки и нет), а жена брата, то есть невестка.
В романе «Новь» Тургенева губернатор называет Маркелова зятем Синягина, а он брат его жены, то есть шурин. Замена термина «зять» на «шурин» встречается и у Куприна в «Гранатовом браслете». В его же романе «Юнкера» прямо говорится: «Александров провел остаток лета вместе с мамой у своего шурина, мужа сестры Зины…» Разумеется, не шурина, а зятя.
Очень показательна правка Пушкина, чрезвычайно ценившего точность слова, его «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях». В черновике старший богатырь просит царевну: «Одному женою будь, / Прочим ласковой золовкой. /Что ж качаешь ты головкой?» В чистовике это место исправлено так: «…Одному женою будь, / Прочим ласковой сестрою. / Что ж качаешь головою?» Пушкин вовремя заметил, что золовка – сестра мужа, а царевна стала бы женой одного из братьев, то есть невесткой другим. Слово «сестра» в образном смысле «названая сестра» (как выше в той же поэме употребляется «братец наш названый») показалось предпочтительней.
Смешение терминов не имеет отношения к замене подлинного термина более близким, как это мы только что видели у Пушкина – сестра вместо невестка. Иначе говоря, чтобы подчеркнуть теплоту отношений, термин свойства заменяется соответствующим термином родства. Подхалюзин в комедии Островского «Свои люди – сочтемся!» лицемерно называет тестя «тятенька», а тещу «маменька». Учитель Кулыгин в «Трех сестрах» А.П. Чехова обращается к сестре своей жены Ирине «дорогая сестра». Дед мужа Матрены Тимофеевны («Кому на Руси жить хорошо» Некрасова) ласково называет неродную ему Матрену внученькой. Такое явление можно наблюдать и в наши дни.
Чем, однако, объяснить встречающуюся даже у классиков путаницу в употреблении терминов свойства? Трудно заподозрить таких знатоков русского быта, как Тургенев, Л. Толстой и Островский, в незнании народного языка. Тут, несомненно, отражение живой языковой практики: термины эти смешивались в различных диалектах, строгого разграничения, например, понятий «невестка» и «золовка» не было, и писатели в своих произведениях передавали то, что сами слышали из уст «народа-языкотворца».
«Духовное родство»
