часы, висевшее на стене в столовой, пробили восемь. В доме началось оживление: сначала поднялась прислуга, потом господа, Манечка встала последней.
– Вы сегодня что-то заспались, – ласково упрекнула ее няня, – вставайте скорее, через полчаса придет учительница музыки.
Маня поспешно соскочила с кровати.
«Подойдет ли она ко мне, поцелует ли, скажет ли какое-нибудь ласковое слово, как, бывало, делывала Ната?» – подумала я, стараясь взглянуть на Маню умоляющими глазами и напомнить о себе.
Но Маня не сделала ни первого, ни второго, ни третьего: ей некогда было возиться со мною, она едва успела надеть платье, как горничная доложила о приходе учительницы музыки.
Начался урок.
До моего слуха долетали звуки знакомых детских пьесок, тех самых, которые играла Ната, сажая меня тут же в комнате для того чтобы затем, когда учительница удалялась, водить мои ручки по клавишам и заставлять играть вместе с нею, толкуя все то, что ей самой толковала учительница.
Маня этого не сделала; я продолжала лежать на прежнем месте до тех пор, пока, наконец, она, уже часа два спустя после завтрака, вздумала подойти ко мне.
– Дай-ка я тебя переодену, – сказала девочка, – жаль таскать такое превосходное платье. И, сняв с меня изящный костюм, хотела отворить комод, чтобы вынуть оттуда мой будничный капотик, как ее зачем-то позвала мама.
Я снова была отброшена в сторону и по всей вероятности совершенно забыта, потому что прошло очень много времени, а Маня все не возвращалась.
Няня между тем принялась за уборку комнаты.
Взглянув на меня, она только головой покачала.
– Натерпишься ты, сердечная, много у нашей барышни, – проговорила добрая женщина, и переложив меня на стул, стала сметать пыль с дивана и с лежавшего на нем моего парадного платья.
Слова няни оправдались: в доме Манечки мне пришлось порядочно натерпеться горя.
Маня обо мне нисколько не заботилась, я надоела ей очень скоро, точно так же, как и остальные игрушки. Сначала она еще хотя изредка занималась мною, одевала, причесывала, но потом перестала даже спрашивать, где я, что со мною. Я продолжала лежать около шкафа, без платья, в одном белье; волосы мои спутались, лицо, шея, руки покрылись пылью, а на глазах даже завелась паутина, через которую я почти ничего не могла видеть.
Сколько времени пришлось мне жить такою печальною жизнью – не знаю, помню только, что в общем было очень скучно.
– А где та кукла, которую ты выиграла в лотерею у Наты, помнишь? – спросила однажды Маню ее мать.
Маня опустила глаза и сконфузилась.
Мама повторила вопрос.
– Я сама не знаю, где она… – тихо отозвалась девочка.
Мама укоризненно покачала головою и, войдя в детскую, принялась меня разыскивать.
– Разве можно так относиться к вещам, – заметила она, наконец увидев меня лежащею около шкафа, – такая
