но подробности не оставляли сомнений: речь шла о Бугре.
Не обошлись без неточностей: написали, что во время взятия высоты подбито и захвачено семь немецких танков. Нельзя сказать, что это неправда, но и правдой тоже не назовешь. Немецкие танки позавчера никто не подбивал, потому что они были подбиты гораздо раньше и немцы уже давно приспособили их под неподвижные огневые точки. Верно только, что их семь и что место, где они стоят, теперь захвачено нами.
Серпилин усмехнулся и сказал мальчику, что тут действительно описан бой, в котором участвовала его дивизия.
– А у вас гвардейская дивизия?
– Пока нет, – сказал Серпилин.
– У отца была гвардейская. Маме гвардейский значок отца отдали.
У мальчика было напряженное, нервное лицо.
– Я, когда с матерью там был, просил, чтобы меня в дивизии оставили, но они сказали, что ни в коем случае нельзя. Это правда?
Он спросил так, что нельзя было соврать, да Серпилин и не считал нужным это сделать.
– Видишь ли, какое дело, – сказал он. – Если бы я вступил после твоего отца в командование его дивизией и если бы ты попросил взять тебя, я бы тебе не отказал, но поставил бы условие: вернись домой вместе с матерью, пробудь с ней полгода, пока она хоть немного успокоится, закончи седьмой класс, а потом пиши рапорт.
– А если они и тогда не возьмут?
– Тогда напиши мне, я тебя возьму. Принеси тетрадь, запишу мой адрес.
Мальчик быстро вышел и принес общую тетрадь, раскрытую на чистой странице.
Серпилин крупно написал в ней номер своей полевой почты и, вспомнив об, очевидно, предстоявшем ему назначении, сказал:
– Если переменю номер, сообщу.
Сказал – и почувствовал, что мальчик поверил ему. И правильно сделал, что поверил.
– А как сейчас дела у вас под Сталинградом?
– Дела неплохие, а в недолгом времени, думаю, станут хорошими.
– Но ведь вы их совсем там окружили?
– Совсем.
– И уже давно?
– Порядочно. Скоро полтора месяца.
– Так почему же?.. – По глазам мальчика было видно, как ему не терпелось поскорей уничтожить всю сидевшую в Сталинграде немецкую армию. – Ведь они там совсем уже на пятачке.
Серпилин усмехнулся, мысленно представив себе этот «пятачок», который и до сих пор еще был размером в четыре Москвы.
«Пятачок»!.. На каждый метр этого «пятачка» придется еще сбрасывать килограммы и килограммы железа и все равно потом доплачивать сверх железа кровью. Ничего себе «пятачок»! Этот говорит так по детскому недомыслию, ему простительно. Но есть и взрослые люди, до сих пор не понимающие, сколько солдатских могил приходится на каждый шаг войны».
– А тебе хочется, чтоб все раз-два – и готово? Самому хотелось бы, да редко бывает!
– А почему?
– Если приедешь ко мне, увидишь почему. Будильник есть?
– Есть.
– А когда встаешь?
– В
