люди не были боевиками, но и среди боевиков я встречал многих, кто был настроен по отношению к Дудаеву так же, хотя обычно и без упора на компромисс с Россией, против которого после начала войны выступило большинство из них (хотя до войны во многих случаях было наоборот).
Русское население
Но чеченское гражданское население, которое было против Дудаева, по крайней мере могло еще страдать и умирать в этой войне с каким-то ощущением смысла и цели, чувствуя свою причастность к национальной традиции страдания и сопротивления и к национальному движению за свободу, хотя те, кто всегда предупреждал относительно политики Дудаева, ощущали всё это с горькой улыбкой на губах, как показывали некоторые из моих бесед с ними.
С этой точки зрения, положение русского населения в Грозном, особенно пенсионеров, было совершенно жалким. Во время чеченской национальной революции 1991 года почти половину населения Грозного всё еще составляли русские, но на протяжении следующих трех лет примерно две трети из них, по имеющимся оценкам, уехали. Из тех, кто остался, некоторые установили те или иные личные связи с чеченским обществом – в Грозном было необычайное число молодых русских девушек, предположительно, бывших содержанками у богатых чеченцев, поскольку в своем круге сексуальные отношения у чеченцев как правоверных мусульман очень ограничены. Но гораздо больше было одиноких пенсионеров, не имевших ни денег, ни родственников, которые могли бы их принять или действительно приняли бы их в России, и эти люди попросту оказались в Чечне, как в ловушке. А когда разразилась война, они попали в двойную ловушку. С началом бомбежки большинство чеченцев в Грозном оказались в состоянии найти родственников, у которых можно было остановиться в сельской местности или небольших городках. У русских же такой возможности не было, и у них не оказалось иного выхода, кроме как остаться в Грозном, ютясь по подвалам, когда их дома разносило на куски у них над головами. В этих обстоятельствах не было и не могло быть никакой надежной статистики, но, судя по свидетельствам моей записной книжки во время бомбежек декабря 1994 года и отдельным сообщениям моих коллег, похоже, нет сомнения, что большинство гражданских лиц, погибших под бомбежками в Грозном, были этнические русские, а среди них особенно велика была доля пенсионеров.
Вновь и вновь и я, и мои коллеги слышали слова наподобие тех, что произнесла морозным утром 21 декабря пожилая русская вдова Лидия Мукашенко, чью квартиру только что уничтожила бомба, когда она пряталась в подвале. Стоя среди руин в пальто, накинутом поверх ночной рубашки, с вздувшимися венами на ногах и босыми, опухшими, посиневшими на снегу ступнями в тапочках, она стенала:
«Россия убивает нас, русских. Двое моих соседей мертвы. Почему? За что? Российское телевидение сказало, что в Грозном никого нет, что это военная мишень. Они врут, или они не знают, что здесь еще есть женщины и дети? Скажите им, вы должны сказать им, что мы еще здесь, что они убивают нас, что российская
