продали его и переехали в соседний район в какое-то село Ковыльное, о котором
Николай никогда не слышал. Целых два месяца после этого молчали родители, а потом
написали уже с нового места. Николай получил письмо как раз перед выходом в море.
Прочитав, не поверил, и даже новый штемпель "Ковыльное" его не убедил. Вахта, на
которую он тут же заступил, оказалась очень напряженной, и думать о постороннем было
некогда. Сменившись, Николай добрался до рундука и сразу же заснул (в тот день очень
сильно качало), но спал с тревогой и не уютом на душе. Снова приснился дом. Бояркин
проснулся. "Исполнилась бабушкина мечта, – думал он, – теперь все ее оставили. Конечно, и
на моих она повлияла. Эх, бабушка, бабушка, ведь ты же сама-то никогда не жила в отрыве от
всего своего. Неправильно все это… Я приеду в Елкино как гость… И все-таки сначала
пройдусь по улице до своего дома. Около ворот поставлю чемодан и присяду на лавочку. Еще
раз кругом осмотрюсь. Соседи удивятся – куда это я приехал, неужели не знаю, что уже не
живу здесь? Потом я войду в дом, а там какие-то чужие люди, чужие стулья, ботинки, чужой
запах. А может быть, там будет пахнуть и хлебом, но уже не тем, что стряпала мать.
Сбиваясь, я начну объяснять новым хозяевам, что я тоже когда-то жил в этом доме и мне
хочется посмотреть. Им будет неловко, но они разрешат, и я начну ходить, искать знакомые
предметы, мысленно восстанавливая все, как было. И, конечно же, мне покажется, что все
новое не подходит дому. Хозяева, может быть, попытаются меня разговорить, но мне будет не
до разговоров. Я попрошу разрешения посмотреть в садочке ранетки, которые мы сажали все
вместе и которые потом так и назывались: мамина, папина, Анюткина, Колькина. Анюткину
ранетку, возможно, выбросят, потому что она переродилась в дикую яблоню, но три
остальных разрослись, и как раз должны будут цвести. Я ведь так и не попробовал с них ни
одного яблочка. Потом я пойду к бабушке, и даже после такой разлуки она встретит меня, как
ни в чем не бывало. Мы сядем пить чай, я буду, обливаясь потом, пить его как можно больше
и говорить, что такого чая на всем Балтийском море нет. Бабушка будет мне много
рассказывать о своем житье-бытье, вспоминая со смехом даже несмешное. И будет мне очень
рада… Эх, неправильно она поступила, поговорить бы с ней…"
Когда Николай воображал эту новую картину возвращения домой, в каюте стоял гул от
двигателей и, как открылась дверь, было не слышно. В самый последний момент Бояркин
заметил свет, упавший из коридора, и быстро отвернулся к переборке.
– Коля, Коля… Бояркин, – притронувшись к плечу, тихо окликнул его дежурный по
кораблю.
– Сейчас встану, – сказал Бояркин.
