пахло стружкой. Из пазов свисали мох, пакля… Николай остановился и стал смотреть,
как молодой хозяин тешет половицу. Гриня оказался широченным в плечах, со всеми
признаками матерой мужской силы, с рыжей, коротко подстриженной бородой, дававшей
красный отсвет на все его лицо.
Работал он не спеша – все движения были давно продуманными и привычными. Ясно,
что все делалось им надолго, может быть, на всю жизнь.
Оглянувшись и увидев Бояркина, Гриня заорал что-то неразборчивое и, сграбастав его
в охапку, оторвал от пола.
– Красавец, красавец, – говорил он, с завистью и с иронией рассматривая форму. – Ну,
так как ты? Что?
Николай сел в оконный проем, начал было рассказывать, но не выдержал и спросил о
том, кто живет сейчас в их доме.
– Уваровы, – сказал Гриня,– из переселенцев, но самостоятельные, если сами дом
купили. После вас дом уже во вторые руки переходит.
– Давай сходим к ним, а? Хочу посмотреть, а одному неловко: незнакомый же…
– Пошли… Мне-то что.
В воротцах Николай обнаружил другой шнурок – раньше был тоненький кожаный
ремешок, который, – конечно, истерся. Но щеколда отозвалась тем же мягким звуком.
Бояркин приоткрыл воротца и остановился – на дверях висел замок.
– Вот черт! – сказал Гриня. – Ну ладно, хоть так пойди посмотри. А я посижу на
лавочке. Если кто из них появится, так объясню. Да иди же, не бойся. Что они, не поймут?
Хорошо, что новые хозяева не держали собаку. Николай заглянул в баню, под стайку, в
землянку, где зимовали куры. Осмотрел дощатый забор, частокол, крыши, но почему-то боясь
к чему-либо прикасаться. Баня стояла теперь под шифером, а раньше была крыта драньем.
Доски драл еще отцов отец. Вода по таким волокнистым доскам хорошо скатывалась, и они
долго не гнили. Но теперь, видно, и дранью пришел конец. Анюткиной ранетки в садочке и
вправду не было – хозяева выбросили ее, переродившуюся в дичок, но взамен ничего не
посадили. Остальные три деревца разрослись и сомкнулись друг с другом.
Николай вышел в огород, где рядами подрастала картошка. Взгляд его пробежал
задворки соседних домов, забор, огораживающий переулок, задворки домов, повернутых в
другую улицу. Потом Николай посмотрел на небо. Оно было большим, с дымными
объемистыми облаками, такое же, как везде в этот момент, но Николай подумал, что именно
из этой точки все это огромнейшее небо, простирающееся над всей землей, – его небо. Так
было с детства.
Возвращаясь из огорода через коровий двор, он остановился, почувствовав запах
сухого навоза, пыли, старого дерева и мякины. До службы он этих запахов просто не замечал
– они были
