иях и катастрофах. Привычно, досадливо покивав головой, Господь протянул
ладони ковшичком к докладывающему ангелу, и тот высыпал ему пригоршню горячих углей-
талантов, возвращённых с Земли. Сегодня среди них попадались и крупные ярко-красные угольки,
были и небольшие, едва мерцающие в прозрачном воздухе. Какой-то из них славно послужил
людям, какой-то оказался для избранника не более чем неудобство. Вчера их было примерно
столько же. Пересчитывать угольки не имело смысла: достаточно и того, что Господь знал точное
общее и неизменное число талантов, полагающихся Человечеству. Это на Земле наивно думали,
что чем шире круг людей, тем больше становится талантов. Увы, увы – на небесах всё посчитано.
Господь поднялся с кресла. Сойдя по ступенькам веранды, он надел мягкие, как пух, шлёпанцы
и направился по аллее сада, усыпанной звёздной крошкой. Угли жгли руки, и он продолжал
пересыпать их с ладони на ладонь. Около золочёных ворот Господь чуть задержался, цепляя
пальцем крючок задвижки. Выйдя за ворота, он поднялся на невысокое облако и глянул вниз на
бушующее людское многоголосое море. Господь ещё раз взглянул на угли, собрал их все в правую
руку и широким жестом сеяльщика вдохновенно швырнул вниз. Похлопав ладошками так, чтобы
вернуть людям и мельчайшую пыль талантов, он поспешил к прерванному завтраку.
Рассвет ещё только начинался, и над головой в бесконечном небе гасли бледные звёзды. На
ароматных цветах, на листьях зеленеющих яблонь блестели капельки росы. У Господа это было
любимое время для размышлений.
Да, когда-нибудь угольки, посеянные сегодня, снова вернутся на облако. Вернутся для того,
чтобы опять-таки быть посеянными. Вернутся-то, конечно, все – это Господь уже знал. Однако
одного не знал даже он – смогут ли люди полностью использовать силу сегодняшнего посева?
Диктант
И сказал Господь, обращаясь к людскому морю внизу:
– Слушайте меня все и запишите, что я скажу.
Продиктовав несколько строк, вопросил:
– Кто же услышал меня, понял, записал?
Некоторое время море людское оставалось неподвижным. Наконец, поднялась одна робкая
рука.
– Как имя твоё? – спросил Господь.
– Александр.
– Опять Александр, – пробурчал Господь. – А фамилия?
– Пушкин, Боже, Пушкин моя фамилия…
– А ещё кто-нибудь есть?
Но море осталось спокойным.
– Что ж, Пушкин, так Пушкин, – заключил Господь. – Знать, один ты таков. Да будет так навеки,
аминь!
Безалаберность
Прежде чем жизнь обрела нынешнюю форму, Господь испытал самые разные её варианты. В
одном из них он разрешил бессмертие одного человека за счёт жизни другого. То есть, один мог
запросто убить другого, забрав все годы его жизни. И что же? Дело не дошло даже до выводов. Эта
цивилизация спокойно сошла на нет. И Господу стало очевидно, что лишь прочность жизни одного
человека делает надёжным существование жизни всех людей. То есть, в те моменты истории,
когда жизнь человеческая обесценивается, мир зависает на волоске.
Господь-то это понимает, да нас, неразумных, никак не вразумит. Сидим мы у телевизора, всё
более и более равнодушно глядя на смерти и убийства, происходящие как бы между прочим, и
никакой тревоги ни за себя, ни за детей, ни за будущее не испытываем…
Потом…
И был другой эксперимент. Однажды, сжалившись над одним человеком, который всё
откладывал на потом, Господь выписал ему ещё одну, запасную, жизнь, чтобы он хоть что-то да
успел. И тогда счастливчик с ещё большей беспечностью взялся перемещать всё из настоящей
жизни в Потом. Очень скоро его реальная жизнь потеряла смысл, как квартира, из которой вынесли
мебель…
Понятно, что этот эксперимент был расценен Господом как неудачный,
