увлекался кадрилью – танцем, в котором участники меняют партнеров и роли. Из-за широкой популярности кадриль быстро превратилась в метафору: газеты писали о «государственной кадрили», имея в виду образованные переменой партнеров новые политические альянсы и поддержание баланса сил в Европе.
Последнее десятилетие – после того как банкротство Lehman Brothers спровоцировало глобальную рецессию – Европейский союз танцует со своими собственными кризисами: еврозона, Брекзит, революция (и возможная контрреволюция) на Украине. Но я убежден, что миграционный кризис среди них – primus inter pares и тот «партнер», которого Европа приняла надолго. Единственный по-настоящему всеевропейский кризис, он ставит под сомнение политическую, социальную и экономическую модели Европы.
Миграционный кризис в корне изменил расклад сил на континенте. Его невозможно объяснить одним лишь притоком беженцев и трудовых мигрантов. Помимо прочего, он означает миграцию взглядов, чувств, политических идентичностей и голосов. Миграционный кризис стал для Европы тем, чем 11 сентября 2001 года было для Америки.
Миграционный кризис, или Почему конец истории не наступил
Немногим более четверти века назад, в таком далеком сегодня 1989 году – annus mirabilis, заставшем немцев ликующими на развалинах Берлинской стены, – американский интеллектуал и служащий Госдепартамента Фрэнсис Фукуяма сумел очень точно ухватить дух времени. С окончанием холодной войны, писал он, все главные идеологические конфликты оказались разрешены. Состязание закончилось, и история объявила победителя: западную либеральную демократию. Ссылаясь на Гегеля, Фукуяма представил победу Запада в холодной войне как благоприятный вердикт, вынесенный самой историей. Победа над коммунизмом была самой удивительной из всех революций не только потому, что произошла мирно, но и потому, что была революцией сознания. «Появляющееся в конце истории государство либерально – поскольку признает и защищает через систему законов неотъемлемое право человека на свободу; и оно демократично – поскольку существует с согласия подданных»[15]. Западная модель осталась единственно возможной и совершенной. В последующие годы некоторым странам не удастся ее воплотить, но у них не будет иного выхода, кроме как продолжать попытки.
Чтобы понять природу современного кризиса, нужно осознать, насколько нынешний европейский проект интеллектуально укоренен в идее «конца истории». Европейский союз – высокорисковая ставка на то, что развитие человечества пойдет в сторону более демократичного и толерантного общества. В идеологическом контексте, основанном на вере в универсальность подобных либеральных средств улучшения человека, миграционный кризис ставит под сомнение абсолютно всё. Его радикальность – не в новых ответах на поставленные в 1989 году вопросы, но в переформулировании их самих. Мы ступили на принципиально иную интеллектуальную почву, чем четверть века тому назад.
С
Francis Fukuyama, “The End of History?” in
