доведись ей узнать о них: Маргарет, настоящая мать Лорейны, говорила обычно нечто иное: «Нужно говорить правду, только правду, но не всю правду», и Лорейна придерживалась этого правила.
Простота же немедленно отделяла её невидимой и непреодолимой демаркационной линией от мира, в котором жили её приёмные родители и их более удачные дети.
Кэтрин и Дэйв были хорошими родителями. Нет, не казались, не притворялись, а именно были. Никакой охоты за выплатами на детей, никакого использования приёмышей в качестве домашней прислуги, никакого домашнего насилия любого рода, никакого равнодушия. Они любили детей, понимали их, хотели видеть их счастливыми, где нужно возлагали ответственность, где нужно давали свободу. Вера и Тревор – другие их приёмные дети – души в них не чаяли, обожали их и в детстве, и сейчас, когда давно выросли и обзавелись собственными детьми.
Если бы Кэтрин и Дэйв Питерсоны были жестокими и бездушными, Лорейне было бы в некотором смысле легче: это избавило бы её от чувства вины за то, что она не смогла ни полюбить их, ни сблизиться с ними. Чувства, которое она привыкла прятать в дальний угол души, вроде той самой вазочки с аляповатыми цветами от слабовидящих детей. С годами это ощущение выцвело, выветрилось, поблёкло, но не исчезло, еле заметно окрашивая внутренний автопортрет Лорейны. Ей хотелось быть благодарной, но благодарности она не чувствовала.
Наверное, Дэйву и Кэтрин тоже было бы легче, если бы Лорейна оказалась обычным сложным ребёнком: ранняя беременность, побеги из дома, наркотики, плохие компании – к этому они, похоже, были готовы, может быть, даже втайне ждали этого. Во-первых, «девочка пережила такой стресс», во-вторых… во-вторых, тогда они тоже могли бы объяснить себе, почему не смогли полюбить её. Им было бы проще если не справиться с ситуацией, то сориентироваться в ней, если бы Лорейна оказалась нормальной паршивой овцой в их идеальной семье. Но с какой-то жестокой симметрией Лорейна даже не могла подарить им повод для оправданного недовольства: она ни разу не пробовала наркотиков, не пила ничего крепче пива и лёгкого вина, и то редко. Первый парень у неё появился на втором курсе колледжа, компаний не случалось ни плохих, ни хороших, и за ней не водилось больших правонарушений, чем штрафы за парковку в неположенном месте. Она была тихой, доброжелательной, но сильной, прекрасно училась, очень много читала, тратя все карманные деньги на книги, получила стипендию в колледже, блестяще окончила юридический и после нескольких лет адвокатской практики открыла собственное дело, пусть и не приносившее большого дохода.
Нельзя же не любить ребёнка за то, что не понимаешь его? За то, что не согласен ни с одним его выбором? За то, что он единственный из троих приёмных детей захотел оставить себе свою прежнюю фамилию? За смутное ощущение, что он всё время что-то скрывает и словно бы видит что-то, чего не видишь ты?
Лорейна аккуратно приходила к Питерсонам на Рождество, резала с ними индейку в День Благодарения, не забывала о самых лучших подарках на дни рождения и годовщину свадьбы. Но её не покидало ощущение, что если
