каковым было, например, сегодняшнее.
Петраков покрутил головой горестно: сейчас вертолет рухнет в пропасть.
Но горящий, плюющийся яркими огненными ошмотьями вертолет продолжал держаться в воздухе – двигатель у него был хорошо отлажен, издырявленные лопасти продолжали рубить воздух. В кабине «вертушки» ничего, кроме огня, уже не было.
Погибли люди. У Петракова внутри возникло что-то ошпаривающее, злое, зубы сжались сами по себе, он почувствовал, как отходит «заморозка» в раненой руке – сдалась под нервным напором, жгучая резь прошибла руку до самого плеча, нырнула в грудь, Петраков сжал зубы сильнее, борясь с собою, с болью, с оторопью, с явью – ему не хотелось верить, что летчики погибли, но явь – жестокая штука, – внутри у него родились слезы и тут же угасли.
В следующую секунду в вертолете что-то рвануло, кувыркаясь криво, страшно, в сторону понеслась обломленная лопасть, всадилась торцом в бок горы, застряла в нем, будто нож в огромной буханке хлеба, вертолет ударил по ней хвостом, выбил из тела горы и лопасть закувыркалась вниз. Следом, сыпя пламенем, горящими кусками обшивки, резины, еще чего-то горючего, едкого, закувыркался вертолет. Через полминуты внизу грохнул взрыв.
Все.
Первый вертолет тем временем завис над спецназовцами, накрыл их своим брюхом, словно наседка, развернулся, чуть приподнялся, задирая по-сорочьи хвост и отплюнулся висящим на закрылке «нурсом». Петракова вжало в землю вырвавшимся из сопла «нурса» жаром, следом вертолет пустил второй «нурс». Обе ракеты всадились в срез расщелины, где был установлен первый ДШК – расчет был верный: срубленными камнями «нурсы» завалили расщелину.
Вертолет чуть опустился, под маслянистым, испачканным грязью брюхом его было жарко, в обшивке виднелось несколько рваных дыр – следы пуль, из одной, косо пробитой щели, схожей с ушком иголки, капала черная вонючая жидкость – какая-то застарелая смазка. Петраков хоть и изучал в Харькове вертолеты – хорошо изучал, до посинения лица и помутнения в мозгах, не смог определить, что это за жижка, хотя капала она ему прямо на голову. Петраков откатился в сторону, увидел, как Костин, приподнявшись над камнями, бьет из автомата по вставшим из пыли бородатым «душкам». Один из бородачей упал на камни, остальные попрятались вновь.
Одним колесом вертолет завис над пропастью, скособочился – встать ровно он не мог, в машине было что-то повреждено – другим колесом, ободранным, помятым, он уперся в камни, просел хвостом.
Костин снова дал очередь по душманам, прокричал не оборачиваясь:
– Командир, быстрее в вертолет! Давай быстрее! Я прикрою!
Петраков, пригнувшись, метнулся к краю площадки, потряс головой от неприятного маслянистого жара, ссыпавшегося на него, словно железная окалина, с брюха вертолета, выскользнул из-под тела машины, готовой его размять, увидел прямо перед собою железную лесенку, ведущую в чрево «вертушки»,
