ты чего!
– А вот и чего. Налетели ночью, врасплох. Наши, конечно, отстреливались, даже пару гранат метнули, одного из беляков на месте положили, из наших, правда, тоже раненый есть.
– Ты гляди, – сочувственно покачал головой Петруха. – И чего? Убегли?
– Убегли. Врасплох, понимаешь, застали, да и много их было, – сокрушался Ванька. – Отбили. А потом полночи по полям да по лесам за ними гонялись, да где их во тьме такой найдешь? Ушли.
Ванька размотал портянки и пристроил тут же возле печки на просушку, а потом принялся пиджак снимать, да как-то неловко потянул, крест из него выскользнул.
– А это чего? – не растерялся братуха и крест с полу подобрал. – Ты гляди, никак золотой?
– Это еще что? Откуда? – тут же подскочила маманя и крест у Петрухи выхватила. – Это где же ты, ирод, такую вещь взял? – подскакивая к Ваньке, стала она ему тыкать крестом в нос. – Это дружки твои воровать тебя научили или разбойничать? Отвечай, у кого отнял, ирод? – схватив Ваньку за жидковатый чуб, голосила мать и трепала его, как в детстве. Было обидно и больно, а главное – при братухе авторитет его порушила.
– Да не отнимал я! – пытаясь вырваться из цепких старухиных пальцев, взвизгнул Ванька. – Не отнимал!
– Откуда взял, ирод? Ну?!
– Великая княгиня дала, еще до побега, – не придумав ничего умного, ляпнул Ванька.
– Княгиня? Это Елизавета Федоровна, что ли? – ахнула мать и от неожиданности выпустила Ванькин чуб, впиваясь глазами в крест. – А ведь я его помню, она при мне на него молилась. Ох ты батюшки!
– Вы, маманя, как-то поаккуратнее, что ли, я вам не мальчик все же. Несолидно, – отходя от матери подальше и поправляя прическу, обиженно посоветовал Иван.
– Поговори еще, – буркнула мать, возвращая свой боевой настрой. – Сказывай лучше, с чего это ее царское высочество тебе вдруг крест дала? Врешь небось? – снова надвигаясь на Ваньку, потребовала ответа старуха.
– Не вру я ничего. И никакое она не высочество, а обычная гражданка. Нет теперь высочеств, – снова наполняясь собственной значимостью, заявил Иван, за что тут же получил крепким кулаком в лоб. – Ой! Дала мне, чтобы я в церкву передал, вроде как на память. Только не в нашу, а ту, что при кладбище.
– Вона оно что, – успокоилась мать. – Вот только непонятно, почему ее высочество тебя, дурня, выбрала. Ну да ладно, сегодня же отнесешь, – убирая крест за образа, распорядилась Марфа Прохоровна, возвращаясь к печке. – А ты чего расселся, или дома дела нет? – оборотилась она к Петру. – Глафира твоя небось уже слезами облилась, где ее муженек запропал, – не скрывая яда в голосе, сказала она, подкладывая в печь поленья.
– Ничего, подождет, – отмахнулся Петр, не сводя глаз с образов. – Вань, крест-то из чистого золота. Да еще с камнями, такой знаешь сколько стоит?
– Ты это о чем? – Лицо Марфы Прохоровны, освещенное красноватыми всполохами разгорающегося в печи огня,
