натянуты нервами
и звенят на ветру паруса,
лица, пропахшие временем,
и надежда дойти до конца.
Кому-то уже веселей
и мало уже кораблей,
скользящих по глади воды,
не оставляя следы.
Шепот тишины,
музыка воды,
унылые тёплые дни
сменяют собою дожди.
И одежда, пропахшая солью,
и канаты звенят на ветру,
океан – бесконечное зеркало
в зазеркалье играет игру.
И слепые матросы
на ощупь ищут розу ветров,
дрожащими пальцами
собирая время в ладонь.
С тишиною играет море,
волны бьются о берег снов,
корабли улетели в небо,
не оставив внизу следов…
1315.50.
Стул на каменном стуле,
рядом стол на столе;
человек, живущий в круге,
в квадратной почти петле.
Человек в воде,
человек в огне,
частичный человек,
живущий в себе,
с почти полной одной половиной,
дополненный произвольностями
и покрашенный в синий цвет.
Сгорающий изнутри пламенем,
поливаемый снаружи дождем,
прыгающий мячиком
вокруг ямы с шестом.
Он живёт на своём стуле,
но хочет сорваться…
Такая жизнь не сахар, —
постоянно приходится с кем-то драться…
1316.51.
Колода карт ледяная
в руках ледяных,
холодных —
призраки играют… н
а кону душа обречённых.
И лёд в зрачках
чёрных узоры сливает в руны,
продавший душу
– печатью отмечен будет.
И колокола поют
звоном кристально чистым,
плача о душах грешных,
жить обречённых в листьях.
Глаза смотрят в глаза,
глаза плавают в лужах,
на узком перроне состав
тонет в бушующих водах.
А ты так хочешь убежать;
плывёт земля в окне вагона,
мерещится какая-то беда
и синий едкий запах моря…
У истины есть множество дорог:
она – бродящая по кругу,
вокруг избушки, где живёт лишь Бог,
держа её за руку.
1317.52. Старик.
Ангелов чёрных руки
зажигали над ним свечи
и сладкий янтарный запах
серебрил инеем его плечи.
По улицам кралась полночь,
по ущельям
