тушей в желудке. Я оскорбила преподавателя! Является ли он вампиром или нет, значение не имеет. Он находился при исполнении своих обязанностей, а нанесение оскорбление гражданину, выполняющему свою работу – преступление. Мне выпишут штраф, сообщат на работу отцу, а может даже и отдадут во служение какому– нибудь вампиру на некое количество суток.
– Дура, – констатировала гиена. – Надоело лежать на столе? Так отпросилась бы в туалет или наврала, что тебе нехорошо. Нет же, нужно истерики устраивать, хамить. Да вампиру, если подумать, хотя ты этого как раз делать и не умеешь, глубоко плевать на твоё хамство. Вот только ты нахамила ему при свидетелях, и теперь, как бы ему не было лень, он будет просто обязан тебя проучить.
От осознания собственной глупости по телу растеклась слабость, ноги подкосились, и я рухнула пятой точкой на подоконник.
– Отец меня убьёт, – вспыхнули огненные, словно шевелюра злосчастного вампира, буквы перед глазами.
Не могу точно сказать, сколько времени я так сидела, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Открывались и закрывались двери аудиторий, цокали женские каблуки, уборщица продолжала орудовать тряпкой. Наконец, раздался звонок, и спустя несколько минут, моё одиночество нарушило появление Дашки.
– Это невероятно! – возбуждённо тараторила она, усаживаясь рядом со мной и тормоша за плечо. – Какие возможности, Крысь, ты только подумай! Без операций, без длительного приёма лекарств! Просто, работа с аурой! С ума сойти.
– Ты думаешь это просто? – безучастно спросила я, чтобы проявить хоть какое-то внимание к словам подруги.
– Нет, конечно, – Дашка спрыгнула с подоконника и принялась расхаживать между рядами кабинок и раковин. Полы белого халата развивались, словно крылья. – Хальвар предупредил, что не у всех будет получаться. Мы же, в конце – концов, люди, а не вампиры. Не пойму, Крысь, чего ты сбежала, да ещё и препода послала ? Я потом легла на твоё место. Круто, скажу тебе! У меня, оказывается, проблемы с бронхами, большой риск хронического бронхита. И представляешь почему? Просто я сдерживаю свои эмоции, свой гнев. Прикинь, он пел специально для меня. Ощущения – супер ! А потом, такой гвалт поднялся, ты не представляешь. Все начали кричать: «Мне! А что у меня болит?! Я тоже хочу». Такой шум подняли, что декан факультета зашла. Ну, ты знаешь, как всегда откашлялась, очки свои огромные на носу поправила, и проскрипела: « Так, что за балаган?» А когда узнала, в чём тут дело, сама на стол взгромоздилась, как только столешница эту тушу выдержала?
Раздражение закипало во мне медленно, вкрадчиво, но не менее гадко. Оно бурлило, пузырилось, словно болотная жижа. Я даже ощутила на языке привкус гнили. Чёрт! Дашка лежала на этом проклятом столе, а он, не стол разумеется, а Хальвар, будь он неладен, держал её запястье, клал руку на грудь… Ей, клал, не мне, в тот момент, когда я сидела здесь, в туалете, вдыхая запахи хлорки, мыла и мочи и наматывала сопли на кулак.
От воспоминаний о
