коммутатора, понял, что она там не одна. Решил подготовиться.
– Вы туда приехали не один? – Спросил штатский.
Вот, вот теперь начались самые неприятные вопросы. Послать бы их, да Щавель с Волковым рекомендовали поговорить с приезжими. Попробуй не последу их рекомендациям.
– Не один, – сухо отвечал Аким.
– А сколько вас было?
– Восемь. – Ответил Саблин и замолчал.
Пауза. Гости ждут пояснений, а ему уже надоело говорить одно и то же, он молчит.
– С вами тяжело говорить, – наконец сказал штатский.
– С вами тоже.
– Мы здесь по делу, – вдруг снова заговорила женщина, – мы не хотим причинять вам беспокойства, но вы должны нам помочь.
«Всем я чего-то должен», – думает Саблин, а на эту красавицу глаз не поднимает.
И тут она вдруг протянула сою красивую руку с тонкими пальцами и коснулась его руки, потрогала так, как будто успокаивала, а он чуть не убрал свою руку, словно испугавшись. Но одумался, чего ему бабы бояться. Отдёрнул бы руку, дураком выглядел бы.
– То существо, с которым вы встретились, было не одно. – Продолжала Панова, а сама ему в глаза заглядывала и не убирала своей руки с руки Акима. – Их было три как минимум. И только два человека, что с ними встретились, выжили. Вы один из них, и вы единственный, кто его видел и кто его уничтожил. Все остальные только радиограммы передавали о плохом самочувствии и о том, что люди сходят с ума и начинают конфликтовать друг с другом.
Она, наконец, убрала свою руку, и Саблину стразу полегчало.
– Как вы себя чувствовали в тот день? – Спрашивает медик, а сам смотрит, словно прицеливается.
Нет, не здоровье Саблина его интересует.
– Ну… Голова болела.
– Голова болела, и всё? – Не верил медик.
– Глаза болели, словно давят на них сверху.
– Боль пульсирующая?
– Да.
– Тошнота?
Саблин показал жестом: ну, была малость.
– Нам говорили, что вы не очень-то разговорчивый. – Произнёс штатский с неудовольствием.
«Уж простите, что не балагур» – подумал Саблин и ничего не ответил.
– Раздражение было у вас? Кто-то из сослуживцев вас раздражал? – Продолжал капитан медицинской службы.
Раздражение. Нет, не раздражение. Саблин с тяжестью в сердце и с чёрным стыдом вспомнил, как стрелял в спину снайпера Фёдора Верёвки. На всю, наверное, жизнь он это запомнил. Аким первой пулей в него попал, он видел это, но стрелял и стрелял ещё три раза, каждый раз попадая. И не чувствовал он тогда ничего, кроме удовлетворения. Разве ж это раздражение. А радиста Анисима Шинкоренко как убивал? Вспоминать не хочется. Он аж зажмурился, да нешто это поможет. А баба чёртова в лицо заглядывает, ждёт рассказа. Он в него четыре пули выпустил, а радисту и перовой хватило. Она в сердце попала. Аким, кажется, даже злорадное удовлетворение получал. Какое же это раздражение? Нет, не раздражение
