студентке, хочется эксклюзиву, потому она глядит лисой и вьется, как полевая юркая змейка после июльского дождя:
– Скажите, а бытует мнение среди вас, националистов, что якобы дескать иными словами украинцы, как бы то ни было, вроде как являются русскими. Разделяете?
– Разделяем-с и одобряем-с всеполностью. Украинцы всенепременно русские все до одного, кроме Порошенко. (Тут Сорокин порыскал глазами, куда бы сплюнуть, да не нашел в опрятной комнатушке лофта такого угла).
– А вот как бы уточнить, не перегибая, через двоечку не перегнувшись, восьмерочкой не подавившись, о другую двоечку не самоубившись, белорусы тоже наши, тык скыть русские граждане?
– И они, все разумеется, тоже русские, все до одного, кроме…
– Понимаю, – перебила журналистка, почуяв манящее амбре эксклюзива. Перегибается через стол: – А вот, с вашего позволения, немцы…
– Все до последнего ребетенка – русичи светлоглазые, с головы до пят – рубанул рукою в воздухе Владлен Элеунорович.
– Ах! И французы?
– И француз теперь весь наш, посконный славянин, генетики, знаете ли, скрывают многое прелюбопытное…
– И американцы?
– И они-с. Нация разделена океаном, как говорится, навечно… через Берингов деды брели, и звонкая песня им в том сопутствовала…
– И турки, персы, камбоджийцы и даже заморские чувэки?
– Все они как один. И скарб их: кони, хлеба, мыши и хижины – все русское добро, ждет своего хозяина.
– И негр африканский дикий с бумерангом на зебре верхом – тоже соратник наш?
– Выходит, так, – вдруг густо залился краской редактор.
Журналистка приосанилась, будто готовясь метнуть некое ментальное копье, как кухулин в славные добрые времена:
– А что ж, Владлен Элеунорович, есть ли вообще на свете не русские люди?
– Есть. Но они еще не прилетели, впрочем, полагаю, не присоединиться к русскому делу причин у них тоже не найдется, – уточнил главред и бросил мимолетный взгляд куда-то по диагонали наверх, впрочем, жеста своего застеснялся и тут же скомкался, замельтешил, заторопыжничал, интервью закончил и журналистке наговорил цветистых комплиментов невиданных. Если бы твоей женщине такие кто сказал – тотчас в постелю бы побежала резвиться, тебя позабыв.
Весь в новехоньком одеянии шел Павел перед людьми.
И вдруг остановился, обратившись к худощавому миниатюрному старцу:
– Ты, Владимир, человек божий. Дела твои архиелейны, слово – кремень, поступки сверкают благородством, а мысли до чего велики! Я хочу тебя, Владимир, крестным своим детям, а народу своему – генерал-губернатором. Когда помрешь, мы, Владимир, отстроим такую домовину, что покроет Русь с запада на восток тенью, невиданной с испепеления идолов древних богов. А покуда вот тебе – вещь с мово тела.
Владимир воссиял,
