ла этим измерять мужские сердца. Что ещё ты видела, Нева? Ты сама скупа сердцем, как тебе различить пустоту в моём.
– Совсем позабыл меня… безобразник, Бел… – рассмеялась Нева. – В чёрном теле меня держишь.
Она разглядывала подарки, примеряя перед, многочисленными, у неё здесь, зеркалами, украшения очень идут ей, так и осталась в них для моего удовольствия не иначе. Обернулась ко мне, улыбнулась, раскрыв объятия.
– Всё же любишь хоть немного? Не всё свою увенчанную золотом соплячку? – Нева игриво склонила голову мне на плечо. – Хотя мне иногда кажется, что она старше нас обоих. Хотелось бы мне так: глядеть двадцатилетней, а ум и сердце иметь как у старухи.
Я не сказал ничего, поцеловал её. Я не хочу обсуждать Аву. Я пришёл совсем не для этого и уже вот-вот за приоткрытой дверью появится Явор, благодаря целому кошелю серебра, что получил от меня служка…
– Явор приехал в столицу, что если явится? – спросил я, притягивая Неву себе на колени.
– Я не звала. Он вот где у меня, – засмеялась прекраснейшая из Лунных жриц, показав хорошенький бело-розовый кулачок.
– Он мужчина, ему мало быть в твоей власти. Сколоты, тем более ксаи, люди не из мягких. Не боишься?
– Если бы ты знал, как он надоел мне, – выдохнула Нева, перестав улыбаться сладчайшей из своих улыбок.
И даже поднялась с моих колен.
– Как надоел! И голос его, и руки, и… Всё, что он говорит мне. И избавится от него… вот как? Он уже царём полагает себя.
– Не ты ли его и убедила в том, что он может рассчитывать на это? Нева, ты несправедлива, – я усмехнулся, мне легко быть великодушным. – И он любит тебя, я думаю, – добавил я дровишек в огонь её злости.
– Плевать на то, кого он любит! Не можешь и представить, как опостылел… Впрочем, никогда желанным и не был! Как ненавижу! – у неё даже кулаки сжались, я ещё не видел её такой злой. – Я даже тебя ненавижу, за то, что должна с ним барахтаться… что невозможно обойтись без него. А ты…
Нева подошла к столу, налила вина в кубки.
– Едва только понесёт Авилла… Между прочим… – хитро поглядела Нева и весёлые искорки заиграли в глазах, – я всё прознала про её уловки! Она покупала капли от беременности у меня на дворе. Этот рыжий Явана раб покупал для неё. Так я… – Нева захохотала, чуть плеснув из кубка на стол. – Я велела подменить капли на те, что способствуют… так что… – Нева хохочет, беззвучно захлёбываясь, – так что скоро она нам двойню принесёт! – Нева даже выпить не может от смеха…
Ну, вот и выяснилось всё.
– Едва только Ава понесёт, Орика и отравим. Легко и безболезненно умрёт золотой царь сколотов. А там и Явора… – Нева показала большим пальцем, будто поддевает Явора на остриё…
И вдруг с грохотом распахнулась толстая дверь, и влетел как тёмный смерч громадный человек, с перекошенным от гнева лицом… я в последний момент увидел в его руках обнажённый меч, с которым он кинулся на Неву. О, нет, на убийство я не рассчитывал…
Я кинулся наперерез, крича сторожей, чтобы бежали спасать Вышнюю жрицу Луны. Но сам успел оттолкнуть Явора, едва он занёс меч и… вот проклятье!.. Он резанул меня по боку… С разворота моя кровь брызнула и на него и на Неву… Её истошный вопль почти оглушил меня, долго звенело в ушах…
Уже вбегают в горницу Доброгневины люди, уже её верный телохранитель к ней, орущей, обожжённой моей кровью. И к Явору, остолбеневшему от визга обожженной Невы, и того, что едва не сотворил.
Они кинулись и ко мне. Невольно, забывая, что я им и они мне – смерть.
– Прочь! – закричал я, останавливая их, вытягиваю руки. – Жрице промойте раны немедля!
А сам отошёл в сторону от них всех, от Явора с заломленными за спину руками, которого опускают на колени и вяжут, от вопящей, бьющейся в ужасе Невы и всей этой суеты.
Я ранен вскользь, но моей крови достаточно попало на Лунную жрицу, чтобы причинить долго не заживающие раны. Хорошо ещё, что не попали в лицо. Ничего, Нева, ты поправишься. А боль… ну что ж, ты много рассеяла её вокруг себя, пора и самой почувствовать, что это такое.
Я приложил ладонь к моему разрезанному боку, подняв рубашку. Несколько мгновений и саднящее жжение пропало, рассечённые мышцы, кожа вновь целы. Раны нет на моём теле… только кровь высыхает на рубахе.
Когда я вышел на крыльцо, Ориксай и Яван верхами были уже здесь. Оба взлохмаченные, за ними отряд стражи, я увидел Коваля и Черныша среди них. Оба ксая смотрят на меня в окровавленной рубашке, выходящего из Доброгневиного терема, вслед за бледным и растерянным пленённым Явором, опутанным веревками по могучим плечам.
– Что… тут?! – вопрошает царь, брови гневными крыльями, глаза сверкают, даром, что весь светлый – так и жжёт.
