что вы привезли мне от игуменьи матушки Ангелины.
– Батюшки Иоанна Кронштадтского?
– Батюшкин. О, я теперь знаю, каково приходилось незабвенному молитвеннику. – И снова поднял обе руки, благословляя народ.
У входа в лавру святейшего встретили викарные епископы Нарвский Геннадий, Ямбургский Анастасий, Ладожский Мелхиседек, две сотни священников, шестьдесят диаконов.
В соборе и во время молебна Тихона не покидало странное чувство: сердце билось, как в первое пришествие сюда, словно был он опять абитуриентом, и академия и город казались золотой горой, и на горе этой для счастливцев сияла необычайная жизнь, великая служба, весь мир был над ним, а он ждал чуда, и чудо свершилось. Бывший семинарист взошел не только на гору, но на самый ее верх, и от него ждут ныне дивной благодати, может, и самой жизни.
После службы святейшего отвезли на Фонтанку, на Троице-Сергиевское подворье.
Вечером с Яковом Анисимовичем святейший походил по городу. Ночь стояла белая – чудо петебургское.
– Мы все говорили – новая столица, юный град, а посмотри, Яков, какая всюду ветхость проступила, – сказал Тихон печально, окидывая взором угрюмые здания в подтеках, разбитую вдрызг мостовую, выбоины на тротуарах. – Словно некий князь молодился-молодился, а однажды проснулся, увидал, что разорен, и забыл набелиться, нарумяниться, паричок на лысину натянуть.
И все же величие, островами, еще хранилось в городе императоров. Дивная служба прошла в Исаакиевском соборе. Впрочем, может быть, главным ее украшением стал архидиакон Розов, москвич, заполнивший голосом своим просторы храма. Вместо хора, распущенного по бедности, пели диаконы, все шестьдесят.
Приветствовал святейшего молодой священник Николай Платонов. Лицо его дышало вдохновением, каждое слово сверкало, как бриллиант.
– Ах, Господи! – прослезился святейший. – С такой верой, с такою жаждою добра мы – неодолимы. Господь не оставит нас.
И тотчас наградил отца Николая камилавкой.
А батюшка-то был молодой, да ранний. Не вера сияла в его словах. Не любовь рождала эти проникновенные пассажи, но стремление быть замеченным, всплыть к солнцу из пучин обыденности. И всплыл. Предал, не задумываясь, патриарха, православие и саму душу. Стал сексотом ГПУ, по его наводке пошли под расстрел, по тюрьмам и лагерям десятки батюшек. Александр Иванович Введенский был Николаю другом молодости. Почуяв выгоду, прыткий батюшка перескочил в «Живую Церковь», удостоился сана митрополита. Женатого, разумеется. Но когда в 1937 году Ежов принялся сажать не только тихоновцев, но и обновленцев, заложил всю свою живоцерковную рать – добрую сотню батюшек – и сложил с себя сан. Стал хранителем Музея истории религии. Умер в блокаду.
Всему этому быть, а пока – город жил праздником встречи с патриархом. Венцом торжества – Вознесение. Литургию святейший служил в Казанском соборе. Служба закончилась грандиозным крестным ходом. Народ заполонил набережную Екатерининского канала, Невский проспект, Казанскую площадь.
И
