князь, отец мой! Если можно, дай нам Псалтирь и Апостола.
Всеволод, порывшись, достал из ларя просимые книги, тяжёлые, с медными застёжками.
– Читайте на здоровье. Сказано мудрым: «Велика есть польза от книжного чтения».
– «Кто же книги часто читает, тот беседует со святыми мужами», – продолжила, улыбаясь, княгиня Лута.
Её долгая горностаевая шуба плавно струилась с плеч, парчовая шапочка была сплошь заткана смарагдами[85], рубинами и яхонтами[86], на шее блестела толстая золотая цепь в три ряда. Наоборот, Гида была одета очень скромно, в простой шушун. Голову её покрывал шёлковый плат – Всеволодов подарок, на руке виден был серебряный браслет – вот и все украшения молодицы. Князь вспомнил давний уже разговор с сыном – это Владимир, конечно. «Не до чермных одежд», «Обойдётся княгиня», «Нечего злато на себя цеплять», – так и слышит Всеволод полные презрения сыновние слова.
Даже жалко немного стало молодую княгиню. Ведь, наверное, тоже хочет покрасоваться, как любая жёнка, как эта темноволосая чешская богачка со слегка вздёрнутым носиком и ярко накрашенными алыми устами. Чем-то Лута вдруг напомнила Всеволоду покойную старуху Хильду, служанку его матери Ингигерды. Вроде ничего общего, дочь чешского князя Спитигнева намного моложе и красивей, но вмиг возникла перед князем Хольти избёнка у Лядских ворот, двор, обрамлённый крепким частоколом, седые, разметавшиеся по подушке волосы и сказанные шёпотом, с присвистом слова признания: «Твой настоящий отец – конунг Олав Харальдссон!»
Стиснул Всеволод уста, отогнал прочь неприятные воспоминания, улыбнулся обеим женщинам, поцеловал сначала сияющую от удовольствия Луту, а затем Гиду по-отцовски нежно в лоб.
…Позже явился к нему Святополк, он всё жаловался на «жженье огненное» в боку, они допоздна играли в шахматы в верхней горнице. Двигая фигуры, Всеволод вдруг вспомнил покойного племянника Ростислава[87]. Боже, как было это давно?! И был ли Ростислав вообще, или это просто некий призрак прошлого, фантом языческой разгульной эпохи посетил его тогда в Переяславле, дыхнув в лицо удалым бесшабашным ветром?
– Эй, стрый, куда ты ходишь? – оборвал его мысли Святополк. – Вот мат тебе! На-ка, заполучи!
Всеволод неожиданно разозлился. Вторую партию он выиграл в каком-то бешеном порыве, а над третьей они сидели битый час, оба осторожные, задумчивые, усталые. На сундуке у двери храпел челядин, уже не один раз просовывала любопытный нос в покой удивлённая долгим отсутствием мужа в ложнице супруга Всеволода, половчанка Анна, а дядя с племянником всё терпеливо сидели на лавках, всё не желали уступить друг другу.
Наконец Святополк не выдержал.
– Давай, стрый, отложим игру нашу. Я как следующим летом в Киеве буду, продолжим, возобновим. А то аж голова разболелась.
– Ну что же, сыновец[88]. Согласен, отложим. И партию, и дела наши. – Всеволод
Смарагд – изумруд.
Яхонт – сапфир.
Ростислав Владимирович – племянник Всеволода, был в 1067 году отравлен греками в Тмутаракани. Рюрик, Володарь, Василько Ростиславичи – его сыновья.
Сыновец
