unna svärdet
Copyright © by Frida Nilsson and Natur & Kultur, Stockholm 2017.
Published in agreement with Koja Agency.
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2019.
Издание данного перевода было произведено на основе субсидии от Шведского совета по искусству. Тhe cost of this translation was defrayed by a subsidy from the Swedish Arts Council, gratefully acknowledged.
Смерть
Всю дорогу до песчаной косы папа шел по воде и нес меня на плечах. Я крепко обнимал его за шею, чтобы не упасть. Солнце разливало белое сияние над морем. В самом глубоком месте вода доставала папе почти до подбородка. Он сказал, что дно под ногами похоже на ванильный крем.
Когда мы пришли, папа ссадил меня на теплый песок.
– Пройдемся немного? – предложил он.
Я кивнул и взял его за руку.
С этого берега наш пляж казался совсем маленьким. Я разглядел одежду, которую папа свернул и оставил на старой скамейке. Мы прошли еще чуть-чуть, и я увидел лодочные причалы на другом берегу: они торчали из тростника, словно кривые серые языки.
Папа вздохнул и улыбнулся. Счастливой улыбкой. Да, в тот момент он и вправду был счастлив. И я тоже. Ничего не мог с этим поделать. Хорошо было сбежать на время из нашего темного притихшего дома, хорошо было идти вот так вдвоем и думать лишь о море, небе и солнце.
Вдруг послышался злобный клёкот. Это орлан-белохвост взлетел с высокой сосны, что росла посредине косы. Папа рукой заслонился от солнца.
– Посмотри, Саша! – сказал он. – Вон там, в ветвях, у него гнездо.
Я вытянул шею и почти сразу увидел большое орлиное гнездо, похожее на коричневый спутанный клубок. Папа сказал, что, наверное, в гнезде есть птенцы и лучше нам уйти отсюда.
– Подожди, – попросил я. – Давай еще немножко тут побудем.
Но папа торопил: орел наверняка нас испугался и может вообще бросить птенцов. Тогда я поднял с земли два коричневых пера, задрал руки и крикнул птице в небе:
– Посмотри на меня! Я тоже могу летать! Но я тебя не обижу!
Я стал бегать, быстро-быстро, взад и вперед, держа перья в руках. Папа засмеялся и сказал, что этак я и впрямь скоро взлечу. Орел, видимо, решил, что я такая же птица, как он, успокоился и вскоре вернулся в гнездо. Он следил, как я махал руками. А я радовался, что нам пока не надо возвращаться домой.
Папа сел и, прищурившись, посмотрел на море. Прохладный ветерок раскачивал метелки тростника. Налетавшись вдоволь, я подбежал к папе, забрался ему на колени и замер, прижавшись лбом к его волосатой груди, а потом сказал:
– Теперь можем идти.
Папа кивнул, встал, опять усадил меня себе на плечи и снова вошел в сверкающую воду.
Добравшись до берега, мы переоделись. Папа вдруг заторопился, видимо, тоже почувствовал, что мы слишком задержались. Мы понимали, что нам нельзя вот так беспечно проводить время вдвоем. Папа погладил меня по голове.
– Собрался?
– Угу.
Дорога была сухой и пыльной. По канавам пестрели летние цветы: васильки, клевер, лютики. Меловая гора, протянувшаяся вдоль всей дороги, напоминала огромную поросшую кустарником спину. Папа нес в руке наши мокрые плавки. С них капало, вода оставляла на тропинке маленькие следы-точки. Мы шли молча. Я уже различал наш дом на холме и видел, что окно в комнате, где лежала Семилла, приоткрыто.
Когда мы подошли ко двору Кая, то услышали чьи-то крики. Оказалось, что шесть его свиней сломали загон и выбрались на поле полакомиться картошкой. Кай бегал вокруг и пытался им помешать. Он размахивал палкой и ругался на чем свет стоит, но свиньи только с визгом отскакивали – и снова принимались за картошку. Забавная была картина. Мы прыснули со смеху, но, конечно, так, чтобы Кай не услышал.
Хотя папа торопился домой, но вынужден был прийти на подмогу. Кай добрый, он каждое Рождество приносит нам большой копченый окорок и денег не берет.
– Я сейчас, – сказал папа, протянул мне плавки и помчался на поле.
Я стоял и смотрел, как папа с Каем носятся, загоняя свиней. Непростое это было дело: видимо, картошка пришлась свиньям по вкусу. Одна из них попробовала удрать на дорогу, но тут уж я бросился ей наперерез и заорал:
– Эй! Пошла отсюда! Тут машины ездят. Возвращайся-ка лучше к Каю!
Свинья уставилась на меня. Глаза у нее были красивого синего цвета, а рыло – мокрое и блестящее. Потом она хрюкнула и побежала назад, на поле. Там-то Кай ее живенько и поймал.
Когда всех беглянок заперли обратно в загон, Кай стянул с головы кепку и отер пот со лба. Он пожал папе
