это не президент. Он хоть и лицо крайне заинтересованное в следующих президентских выборах, но это не его стиль. Он бы напрямую, закрыв меня в кабинете, кивая головой в сторону президентского кресла, спросил: «Что козёл, тоже подумываешь?». И я бы, не увиливая от ответа, не отводя в сторону голову, – правда посмотрев на его президентское кресло, – прямо так бы и сказал: «Не просто подумываю, а решил. Вот так то!». После чего он своим ушам не поверив, схватится за них и начнёт причитать: «Что я слышу?! Кого я, бля*ть, на своей груди пригрел?!». На что я сверху вниз на него посмотрю и многозначительно скажу: «Вашего приемника», – и не дожидаясь ответа, хлопнув двери, выйду. – Шиллинг от этих своих представлений тет-а-тет разговора с президентом, аж раскраснелся и потеплел лицом. Но тут ему на память приходят другие «они», и в нём всё переменяется.
– А может это они? – с придыханием проговорил, помрачившись в мыслях Шиллинг, в одно воспоминание этих, вслух никак кроме «они» неупомянутых людей, а может и не людей вовсе, ёкнув в сердце через горло. А как только он более подробно, с тех позиций, до которых он был допущен к знанию этих людей, – через средства массовой информации, чьи основы знаний питаются из частично подконтрольных ему спецслужб (и выходит, что Шиллинг знает об этих людях ровно столько, сколько сам он них навыдумывал, или точней сказать, на чём настояла политическая целесообразность), – рассмотрел этих столь к нему предупредительных людей, с которыми его свела его неосторожность и доверчивость к пану Панике, то он и замер в одном положении. И его не трудно понять, зная о том, кто были эти люди, о которых он и в памяти старался не упоминать.
Но разве это возможно, если перед его глазами так и стоит эта холодная даже не встреча, а послевстречие, на котором настояли эти, до чего же грубые люди, от чьей грубости и не продохнуть, когда она так неожиданно, да так резко локтём в бок остановила Шиллинг прямо на самой оживлённой городской улице. А когда он попытался призвать к порядку совсем распоясавшихся хулиганов: «Полиция!», – то не успел он и охнуть, как оказался в подворотне, лицом к лицу с сегодняшней своей неизбежностью, грубым и не только от щетины жёстким лицом человека, с которым его ранее свёл пан Паника и о котором ему было одно известно, он был для него человеком о котором ему ничего неизвестно.
– Прошу прощение за такую нашу оперативность. – Глядя глаза в глаза Шиллингу, проговорил этот неизвестный ему знакомец. – Но как понимаете, без крайней на то необходимости, мы на это не пошли бы. – Уже со злобными огоньками в глазах сказал неизвестный знакомец. – Вы имели неосторожность подставиться. – Неизвестный знакомец делает внимательную паузу к Шиллингу. И как не показалось Шиллингу, а он был в этом уверен, то тот ждал, когда он, Шиллинг, выдаст себя. Но Шиллинг на этот раз не имел никакого представления о том, что вообще всё это значит, и ему можно сказать повезло – в его невиновность поверили. А как поверили, то неизвестный знакомец продолжил холодить сердце Шиллинга.
