style="font-size:15px;"> Паоло улыбается.
– Знаешь, я давно задаю себе вопрос, почему ты уделал того типа, что жил напротив нас.
– Трудно, наверное: вопрос задаешь, а ответа все нет?
– Ну, меня отвлекали кое-какие другие дела.
– В Америке ты бы и дня не продержался. Там нет времени задавать себе вопросы.
– Но я-то жил в Риме, и между аперитивом и капучино задумывался об этом. И даже пришел к одному заключению.
– Вот это да! И к какому же?
– Что наш сосед каким-то образом надоедал маме: может быть, приставал или шутил как-то непристойно. Ты об этом узнал и бах-бах! Отправил его в больницу…
Я молчу. Паоло смотрит на меня в упор. Мне хочется уклониться от его взгляда.
– Но кое-чего я не понимаю, никак не могу въехать… Извини, но мама же была на суде и ничего не сказала, ну, как все было: что там такого этот тип ей говорил, в общем, почему ты так себя повел. Если б она рассказала что-нибудь, судья, может быть, что-то понял.
Паоло. Что он знает, Паоло. Бросаю на него взгляд, потом снова смотрю перед собой. На дороге, под колесами «Ауди 4» мелькают белые штрихи разделительной полосы. Один за другим, изредка чуть стертые. Слышен гул автострады. Вжи-их. «Ауди 4» приподнимается и опускается при подъемах. Чувствуется каждый стык на дороге, но это не надоедает. Нужно ли сказать ему правду? Открыть одному человеку глаза на другого? Паоло любит маму такой, какая она есть. Он любит ее такой, какой ее видит. Или хочет видеть.
– Паоло, а почему ты об этом спрашиваешь?
– Да так, хочу знать…
– Что-то не сходится?
– В общем, да.
– А ведь это кошмар для тебя как коммерсанта.
Джованни Амброзини-так звали нашего соседа, я узнал это только на суде. Хотя нет, его фамилию я узнал раньше. Когда я позвонил в его дверь, фамилия была написана над звонком. Он открыл, он был в трусах. Как только он меня увидел, сразу прикрыл дверь. Я пришел просто поговорить. Попросить его сделать потише музыку. И вдруг сердце екнуло. В тот миг, пока дверь была открыта, я увидел в щели ее лицо. И наши взгляды, встретившись, навсегда разошлись. Я никогда этого не забуду. Она была обнаженной, такой я не видел ее никогда. Она была красивой, такой я ее всегда любил… Моя мама. В постели чужого мужчины. Я помню сигарету у нее во рту. И ее взгляд. Как будто она хотела сжечь все дотла, и будто она хотела сказать: вот, мой мальчик, смотри, это жизнь, это и есть настоящая жизнь…
У меня до сих пор вскипает кровь при этом воспоминании. Так вот – Джованни Амброзини. Я схватил его за волосы и вытащил на лестницу. Он упал. Я разбил ему о ступени обе челюсти, ударив по затылку. Он цеплялся за лестничные перила, а я бил его башмаком в ухо, в лицо, по ребрам, давил каблуком пальцы, пока те не превратились в кашу. Пальцы, которые к ней прикасались.
Ну все, все, хватит, прошу тебя. Иначе не выдержишь. И ты всю жизнь будешь это помнить. Всю жизнь. Я смотрю на Паоло. Делаю глубокий вдох. Спокойно. Еще глубже. Спокойно. Наври что-нибудь.
– К сожалению, Паоло, не всегда все концы сходятся. Тот чудило меня
