суворовских времен, – Федор зачарованно спросил:
– Товарищ майор, вы едете на особое задание? – Михаил Иванович привлек внука к себе:
– Именно так. Но мы не прощаемся с Александром, он непременно нас навестит, – взглянув в спокойные, выцветшей северной голубизны глаза генерала, Саша согласился:
– Непременно. До скорой встречи, Федор.
В открытой палехской шкатулке поблескивал вороненый ствол офицерского нагана. Оружие прошло с бывшим генералом Журавлевым всю войну:
– На Музейном Острове у меня был этот пистолет, – Михаил Иванович сидел перед чистым листом, заправленным в машинку, – с ним я арестовывал герцога Экзетера и его приятеля, музыканта…
Он помнил ящик шотландского виски, присланный после капитуляции в ставку советских войск в Карлсхорсте. Над разрушенным Берлином висел серый дым, но в пригородах, как ни в чем не бывало, цвела сирень:
– Я тогда был занят Мартой, – он отхлебнул коньяка из хрустального стакана, – но виски мы с ребятами распили быстро. В мае сорок пятого мы не делали из мухи слона и не писали рапорты о мелочах, вроде ящика спиртного, – Журавлев тяжело вздохнул, – тогда не ставили каждое лыко в строку, – он понимал, что визит Саши в Горький не был случайностью:
– Он хорошо собой владеет, – с восхищением подумал Журавлев, – он знает, что Федор сын Маши, однако он и бровью не повел, услышав наши сказки, – по их с Натальей мнению, ребенку не стоило знать правду о судьбе его родителей:
– Но мы тоже ничего не знаем, – пришло в голову генералу, – а Саша на наши вопросы не ответит, уважая субординацию и военную дисциплину, – ревизора, как про себя называл Журавлев Сашу, прислали в Горький не просто так:
– В Москве что-то происходит, – взгляд генерала возвращался к оружию, – что, если они узнали о моем предательстве? – ему почти захотелось протянуть руку к пистолету. Журавлеву показалось, что он слышит шум на лестничной площадке. Часы показывали почти два ночи:
– Арестовывают всегда ночью, – он уронил голову в руки, – я приезжал с такими машинами, – он помнил плачущих детей, разбросанные по полу вещи, бесцеремонное хлопанье дверями квартиры:
– Наталью не арестуют, – Журавлев цеплялся за последнюю надежду, – сейчас не то время. Но их с Федей выгонят из квартиры, им будет негде жить, – слезы закапали на сукно стола, – я дал обязательство работать на запад четверть века назад, но в таких вещах нет срока давности, – он не мог представить себе расставание с женой или внуком:
– Наталья хранит его крест, – пришло в голову генералу, – или это крест Маши? Она отреклась от нас, она может не быть нашей дочерью, – он вспомнил умершую после рождения девочку Антонины Ивановны, – а жена Воронова была шпионкой и действительно могла поменять детей, – сейчас это не казалось Журавлеву важным:
– Какая разница, – он вытер слезы, – мы своими
