но и в его глазах есть искра плутовства.
Паша предложил жене бея и сестре сесть. Дервиш мой тоже приютился около них.
– Тебя как зовут? – спросил паша сестру мою.
– Фатьме, – отвечала она.
– Нет, скажи твое христианское имя…
– Хризо.
– Хорошо, Хризо. Ты дочь Кир-Николаки из Халеппы?
– У меня теперь нет ни отца, ни матери. Ваше превосходительство мой отец, и я прошу вас много и много защитить меня и позволить мне остаться в той вере, которую я приняла…
Отец мой встал и дал волю своему гневу. Он укорял сестру, просил, клял ее, он спрашивал ее, наконец, чем недовольна она у него в доме, кто ее обидел и кто ее не любил и не жалел?
Сестра была тронута, она расправила свой вуаль и, оборотясь к отцу, бледная, дрожащим голосом сказала: «Простите мне, батюшка, я ни в чем вас не виню. Я добротой вашей много довольна, и матерью и братьями довольна, и худа ни от кого не видала. Только я желаю потурчиться».
Отец в отчаянии разорвал на себе жилет. Турки молча курили.
Епископ наш наконец решился заметить вполголоса, что «закон требует, чтобы желающий переменить веру был отдан своему духовному начальству на три дня для увещаний».
– Закона этого нет, – отвечал сухо паша, – но во внимание к почтенному характеру семьи господина Николаки я исполню этот обычай…
– Если сама девушка будет согласна, – заметил мулла.
Паша ответил ему что-то по-турецки и обратился к сестре:
– Хочешь к епископу на три дня?
– Нет, я к епископу не желаю, – я желаю оттоманскую веру принять..
Тогда решился и я вмешаться; я видел, что отец убит и растерян от стыда и горя.
– Разве ты, Хризо, боишься, что мы тебя мучить будем? Ни преосвященный, ни мы, кроме доброго слова, ничего тебе не скажем. Мы тебя и в Халеппу не будем просить, ты три дня пробудешь в митрополии: приедет мать, и я буду там. Если ты от тех, кто тебя кормил и воспитывал, кроме доброго ничего не видала, надо же и пожалеть их. Если ты в своей новое вере тверда, так нечего тебе и бояться. Я думаю и сам молла-эффенди плохой мусульманки, не твердой, не желает… Подумай же, пожалей всех нас, а через три дня пусть будет по твоей воле… Сестра плакала, качая головой.
– Надо пойти, – повторил я.
– Так я пойду, – сказала наконец сестра, вставая.
– Мы не принуждаем ее, – заметил сурово мулла, – не надо и вам принуждать ее.
Муфтий, человек светский, в зеленой чалме и в очках, только что из Стамбула, сказал, смеясь:
– Лишь бы на сердце было у нее хорошо, – а сколько нужно на земле правоверных и гяуров, это знает Бог!
Паша поморщился (я думаю, от неосторожного слова «гяур») и сказал сестре:
– Идите же, Хризо, на три дня; через три дня вы нам дадите здесь ответ. Деспот-эффенди, извольте взять ее…
Мулла с негодованием отвернулся, и лицо его выразило столько зверства,
