Вышел Доценко и протянул руку Кате. Она нехотя позволила поухаживать за собой, чувствуя всю ту же снисходительность на лице капитана, словно он знал о какой-то её тайне.
– Вот и приехали. Скворцов! Вещи на второй, в двести десятую! – скомандовал Доценко шофёру, – Если проголодались, товарищ полковник, тут столовая есть, неподалёку. На довольствие… всё равно уже не успеем.
– Ты как? – Галеев посмотрел на Катю, – Перекусим?
– Не знаю…, – неуверенно произнесла она, не столько из-за того, что не разобралась, насколько голодна, сколько не была уверенна, не увяжется ли этот хлыщ-капитан за ними и не будет смотреть на неё так же снисходительно-высокомерно.
– Пошли, – прервал её сомнения Галеев, – а ты капитан, свободен. Машину завтра в восемь. Отдыхай.
– Вас понял, товарищ полковник, – обмяк Доценко, поняв, что его предусмотрительность и необходимость не оценена начальником. Кисло улыбнулся, приставил руку в приветствии:
– Всего доброго…
Он что-то ещё хотел добавить, с ухмылкой посмотрел на Катю, словно искал повод остаться.
– Найдёте сами? Тут недалёко…
– Найдём, – оборвал Галеев. После этих слов, Катя почувствовала, что голодна.
Ночь на новом месте прошла в тревоге и дурных мыслях. Катя почти не спала. Ворочалась осторожно, боясь скрипнуть и разбудить Ивана Никитича. Тихо плакала, травя себе душу сомнениями, что поступила правильно. Не было в её короткой девичьей судьбе ни романтических ухаживаний, ни опыта отношений с парнями, ни, вообще, с мужчинами. Всё так быстротечно и внезапно. Больше полагаясь на опыт и авторитет матери, чем на собственные чувства. Манила Москва, она грезила о Большом театре, больших проспектах, домах, где жили какие-то особенные люди, концертах и музыкальных вечерах. Может, это и было главной причиной выйти замуж за Ивана Никитича? Она и сама не могла себе ответить. Вырваться из серости и безысходности Саранска, где она провела не очень сытую и однообразную жизнь. Ну и конечно – мать. Она словно выпихнула её, как мать выпихивает ребёнка из полыньи, чувствуя обречённость и неминуемую трагедию – сама уходит под лёд.
Душила обида, необъяснимая, безутешная, когда вспоминала ту «дамочку», ухмылки Доценко. Как в детстве, когда мальчишки устроили обструкцию, когда не хотели принимать в пионеры из-за отца. И ещё Иван Никитич. В столовой он выпил, а когда ложились спать, стал домогаться. Меньше всего сейчас хотелось его ласк и поцелуев. Катя расплакалась. Хотелось убежать, куда глаза глядят. Любовный порыв Галеева угас, он молча, с угрюмым видом разделся и лёг спать.
Под утро она уснула, успокоив себя, что всё-таки она в Москве, всё ещё наладится, как-то обустроится. Она замужем, как говорила мать, «за каменной стеной». Всё будет хорошо.
Она проснулась от ощущения, что Иван Никитич залез к ней под ночную рубашку и крепко схватил за ягодицу. Катя встрепенулась, вскрикнула, хотела вскочить,
