с Пушкиным, который сделал ему прекрасный иллюстратор «Евгения Онегина» Н.В. Кузьмин, но это была бы для него слишком простая задача, не требующая фантазии и озорства.
Совсем недавно я попытался обстоятельно разобраться, а что же за светильник тогда приносил он. Готовя книгу «Нобели: взгляд из старого Тамбова», я случайно столкнулся с любопытным фактом. В 1874 году заводчики Кокорев и Губонин, поставлявшие керосин лишь в города, видя, что из-за бедности деревень там он не по карману, и избы продолжают освещаться лучиной и конопляным маслом (тогда его называли постным), попытались внедрить в крестьянский обиход дешёвый глиняный восточный светильник – чирак, в котором горела бы сырая нефть. Нефтепромышленники писали тогда в объявлении: «Мы сочли нужным выставить для удовлетворения любознательности публики в С.-Петербурге и Москве зажжённый сырою нефтью глиняный чирак». Внешне этот светильник очень похож на чайник для заварки, но без крышки.
Этих копеечных светильников фабриканты понаделали множество, рассчитывая на массовое применение, но они не прижились в России. Деревня не видела столичных наглядных опытов, а горожанам не нравилась копоть горящей нефти, и они предпочитали керосиновые лампы. К тому же вскоре увеличение производства керосина привело к значительному снижению его цены, и им стала пользоваться и деревня.
Так что светильник, находившийся в коллекции Никифорова, и без всяких выдумок вещь весьма любопытная.
Вот такой он был талантливый мечтатель и выдумщик, этот экслибрисист и краелюб, как он сам себя называл, сын Бурлюка и мой старший друг Николай Алексеевич Никифоров.
А выдумки у него были восхитительно красивы. Чего только стоит его версия, якобы прямые улицы в Тамбове пошли с Державина. Мол, потребовал новый губернатор Гаврила Романович план города, а там всё криво и косо. Он был военный человек, поэтому всегда при острой шпаге, вынул её, положил на план и начал чертить прямые улицы. Рассказывалось это с азартом, убедительно, словно, всё это происходило на глазах всё знающего Никифорова. Неважно, что поэт прибыл в чине действительного статского советника, лица гражданского, следовательно, с партикулярной шпагой. Неважно, что ещё за пять лет до приезда Державина императрица утвердила план города, где все улицы были прямые (они такими сохранились и по сей день).
А, когда я, схитрив, поинтересовался, а что это все прямые, вроде, улицы, но у Лермонтовской сворачивают. Может, Державин кочергу клал, а не шпагу. Никифоров, не задумываясь ни секунды, ответил, мол, это карта тогда на столе смялась, завернулась.
Посещение квартиры Николая Алексеевича и знакомство с его сокровищами всегда были запоминающимися событиями. Мой брат, Аполлон Степанович, старше меня на десять лет, поэтому его знакомство с Никифоровым имеет больший возраст, но посещать его дома первым начал я. Николай Алексеевич ходил в редакции и типографию, размещавшиеся тогда в одном здании, ежедневно. Каждый раз он обязательно
