ли? – осторожно возразил Борович, у которого уже слегка кружилась голова.
– Мелочи, – отмахнулся Ягода. – Так вот, я тоже вижу изъяны и слабости Малиновского. Он, естественно, не орел. Но таким-то на свете легче, среди людей легче. Он среди них чувствует себя пристойно, они его считают своим. Лучше знают, лучше понимают. В бриллиантах нужно разбираться, чтобы отличить их от стекла и оценить, нужно иметь, на что их надеть, а повседневные деньги значимы всегда и для каждого.
– Если они не фальшивы.
– Или если подделаны так, что могут сойти за настоящие. И говорю вам, Борович, вы недооцениваете этого парня. Я не удивляюсь, что он имеет успех у людей и особенно у женщин. Между нами говоря, такой красотой может похвастаться не всякий парень. А женщин подобное привлекает. Кроме того, он ловкий, может очень высоко подняться… Да… Ну, ваше здоровье!
– Но – по последней, – предупредил его Борович.
– Согласен. Кельнер! Счет!.. Позвольте, я заплачу.
– Отчего не пополам?
– Потому что я приглашал. В следующий раз будет ваша очередь. Ну, я – назад в контору. Приятно было поговорить. Пойдемте.
– Приятно, – соврал Борович.
Расстались за дверью. Было уже начало шестого, но жара не спадала. Выпитый алкоголь ускорил и усилил пульс в висках. На улице продавали вечерние газеты. Борович купил еженедельник. Идти домой смысла не было, а тем более на обед. Лучше всего поехать в Лазенки[9], найти отдаленную лавочку и посидеть в тени.
Он уже собирался войти в трамвай, когда его поразила мысль: госпожа Богна наверняка на Висле. Может, он увидит ее издали. Сядет на берегу и почитает газету.
Автобусом он доехал до набережной Костюшко: обширного пустого пространства между мостами Понятовского и Кербедза, поросшего чахлыми деревцами и травой, больше вытоптанной, чем выгоревшей под солнцем. Но это не отпугивало бедняков, которые располагались тут большими компаниями прямо на голой земле. Естественно, хватало места, чтобы пройти между ними и добраться до воды, но Борович свернул. Идти под заинтересованными взглядами было бы слишком неприятно, это привело бы к пусть неуловимому, но явному контакту с этой беднотой, о чьем существовании он предпочитал не знать и которой не желал демонстрировать свое существование. Он прекрасно понимал бессмысленность такой чувствительности к необязательным и случайным встречам с людьми, но теперь уходил, ускоряя шаг, чтобы как можно быстрее исчезнуть с глаз тех, кто видел его намерения и бегство. В конторе, общаясь с персоналом и посетителями, он не чувствовал такого раздражения. Там он не был частным человеком, не был собой, не жил собственной жизнью, как точно обозначил это Ягода. Но дома, например, он прибегал порой к совершенно комичным выкрутасам, чтобы избежать встреч с госпожой Прекош, у которой снимал комнату, делал все, чтобы даже контакт со служанкой ограничить самым необходимым минимумом.
По широким каменным ступеням он вышел на виадук. Нашел на мосту свободную лавочку. По центру моста
Наиболее известный парковый комплекс Варшавы, когда-то – одна из резиденций польского короля.
