от звания моего друга.
– Ох, я же не говорил такого.
– Значит, ирония?… Неужели… неужели я ее заслужила?
У него перехватило горло – так, что он не мог произнести ни слова. Боялся, что голос его выдаст. Не хотел и смотреть ей в глаза. Следовало напрямую сказать, что он подавлен, что зря сюда пришел, что молит ее: пусть она избавит его от этих страданий и не говорит о том, чего он не может выслушивать из ее уст, пусть позволит ему уйти. Его охватила нечеловеческая усталость. Как же сказать ей, что он не сумеет согласиться с ее решением, что о возвращении прежних чудесных дружеских отношений уже не может быть и речи, а на отстраненно-приятельские он не согласится? В этот момент ему хотелось, чтобы кто-нибудь пришел – все равно кто, пусть бы и Малиновский.
Тем временем госпожа Богна снова положила руку ему на плечо, но тотчас же убрала ее и долго сидела молча.
– Я не считала это чем-то важным, – наконец начала она, – событием такого масштаба, что необходимо вас об этом уведомлять. Я выхожу замуж. В наших беседах я, впрочем, не раз говорила, что раньше или позже это случится… Я не умею жить одна… Вероятно, вы уже слышали об этом в конторе…
– Естественно, я слышал. – Он сжал зубы и принужденно улыбнулся. – Слышал и должен бы пожелать вам счастья.
– Должны, – улыбнулась она ему.
– Тогда прошу считать, что… что я это выполнил, – выдавил он.
Госпожа Богна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он заметил в них удивление, обиду и болезненный упрек. Сжал пальцы и повторил:
– …что я это выполнил.
– Я вас не понимаю, – отозвалась госпожа Богна с неожиданным для Боровича спокойствием. – Я не понимаю и по-настоящему начинаю опасаться, что в нашей дружбе что-то испортилось. Из вашего тона я могу сделать вывод, что известие о нашей с Эваристом женитьбе возмутило или рассердило вас. И я действительно хотела бы это прояснить. Если вы, господин Стефан, осуждаете наш брак, то не могу даже представить, отчего так происходит: оттого ли, что вы – мой друг и не слишком хорошо относитесь к Эваристу, или, наоборот, оттого, что вы – его друг, недовольный сделанным им выбором.
– Я никогда не был другом Малиновского, – сказал он.
– Прошу прощения, дорогой господин Стефан, но это противоречит всему, что вы говорили…
– Я мог употреблять слово «друг» в привычном значении, – пожал плечами он.
– Допустим, что тогда вы так думали, но Эварист не просто зовет вас другом, но другом и считает. И насколько я понимаю, у него есть для этого основания.
– Никаких оснований, – решительно возразил Борович.
– Господин Стефан!
– Но я вас уверяю, никаких. Я задолжал ему несколько услуг, мы – приятели, но не более.
Госпожа Богна неопределенно взмахнула рукой. Естественно, она не верила ему, и тут он ничего не мог поделать.
– Вы употребили настолько пафосное выражение…
– О чем вы?
– Вы сказали, что я «осуждаю». Я же совершенно не осуждаю. У меня абсолютно нет полномочий,
