плясать на потеху народу.
Потом Бажен вспомнил, как такой же мишка едва не угробил его со Всемилом, и отца своего вспомнил, и жалость к зверю сменилась упрямой ненавистью. Рука невольно потянулась к луку за спиной, но оружие осталось на постоялом дворе.
– Что, охотник, ещё одного мишку вальнуть надумал? – хохотнул Шемяка, заметив, как Бажен пытается нащупать древко лука.
– Ага, а заодно и гусляра! – сказал Стоян.
Мальчик стиснул зубы и промолчал. В этот миг медведь тоже заметил Бажена. Взгляды мальчика и медолюба встретились. Что прочитал в глазах Бажена косолапый? Испугался? Или озверел? Он перестал кружиться и застыл на месте. Вытянув вперёд шею и опустив передние лапы, стоял и смотрел на Бажена, как заворожённый. Гусляр, не переставая играть, сделал несколько шагов назад, натянув верёвку и дёрнув зверя – косолапый не обратил на него внимания и продолжал смотреть на мальчика.
Первым забеспокоился Булат. Старик прочитал во взгляде медведя то, чего не заметил никто. Он положил руку на плечо Бажена и повёл мальчика в сторону, но было поздно. Мишка словно очнулся от оцепенения и рванулся изо всех сил. Верёвка, которой он был привязан к поясу гусляра, резко натянулась. Гусли, в последний раз тренькнув, шлёпнулись на землю и раскололись. Хозяин косолапого закричал, попытался остановить мишку, но упал на спину и юзом поехал вслед за зверем. Его матерщины не было слышно за рёвом бешеного медведя.
Мишка забыл о том, к чему его приучали, опустился на четыре лапы да резво побежал в направлении к Бажену, а гусляр, продолжая верещать, волочился следом. Булат, больно сдавив плечо мальчика, резко отбросил его назад, да так сильно, что Бажен едва не упал. А сам старик остался стоять на месте и выставил перед собой левую руку.
Толпа загудела, люди стали разбегаться.
Верёвка перетёрлась и порвалась, и гусляр остался лежать на земле, пыльный и грязный, а зверь, почувствовав облегчение, побежал ещё шибче. Он достиг старика и прыгнул, но будто ударился мордой о невидимую стену. Голова завернулась чуть назад, а сам он упал под ноги Булата и остался лежать без движения.
Над площадью нависла тишина, пискляво дунул в свою дудку скоморох, да и замолчал.
– Ты что же, мил человек, за своим зверем усмотреть не можешь? – строго спросил Булат.
Гусляр лежал в изорванной цветастой рубахе и протёртых до дыр штанах. Один лапоть продолжал сидеть на ноге, а второй валялся рядом с разбитыми гуслями. Размотанная онуча длинной лентой извивалась рядом.
Бажен посмотрел на медведя. Морда у того была в крови, будто он с разбега треснулся в каменную стену, из ноздрей капала алая юшка.
Гусляр поднялся. Он в кровь стёр руки и ноги, пока волочился за медведем, да ещё и щеку изодрал. Прихрамывая подошёл к зверю, потрогал недвежимую тушу босой ногой. Присел рядом на корточки, оттянул закрытое веко. Подняв голову, удивлённо сказал:
– Сдох.
– Бешеный
