на кладбищах заканчиваются.
Люциан усмехнулся. Уж его-то не подкупишь никакими сладкими сказками о том, какое война благо и как важно сражаться за родину. Глупее всего слепо исполнять чью-то волю.
«И с такими взглядами я пошёл в армию», – с иронией подумал он.
– Многие любят воевать. Правда, это как правило те, кто не хочет быть пушечным мясом, – Люциан попытался встать, но покрывало с дивана присохло к его ранам и поднялось вместе с ним. – Твою-то мать…
Молох засмеялся бы, но вместо этого он поднялся и сел рядом. Развернул лицо Люциана к себе за подбородок. Генерал смотрел на него с ярко выраженным недоумением. Вглядывался в янтарные змеиные глаза и искал разгадку такому странному поведению, причину хитрой ухмылки.
Неожиданно Люциан почувствовал сухое и горячее прикосновение губ к своим. Получился тихий и скромный поцелуй, от которого немного закружилась голова. Сердце пустилось в пляс, хотя не должно было. В нос ударил терпкий, особенный запах тела, оседающий где-то в груди. Получилось замечательно, Моргенштерн вздрогнул от волнения.
Минутой позже спину генерала обожгло адским пламенем нестерпимой боли, ведь с неё резким движением сорвали присохшее покрывало. Люциан громко вскрикнул, глаза его застелила влажная пелена. От злости он укусил Молоха, чтобы отблагодарить за такую деликатную помощь. Главком не огорчился: ему понравился привкус железа на губах – он напомнил ему о славных и яростных битвах.
– Вкусно.
Люциан нахмурился и молча показал ему средний палец прямо в лицо.
Оказия 2: В подсобке
Люциан Моргенштерн мирно шёл по коридору штаба, чтобы отнести в архив залежавшиеся на его столе увесистые старые папки. В каждой хранилось досье солдата, и везде было необходимо расписаться. Особенно трудно Люциану давались лестницы, поскольку за горой папок не было видно, куда идти.
Пару раз Моргенштерн навернулся и ударился головой. Проходившие мимо солдаты поначалу принимались смеяться, но потом, увидев его грозный взгляд, говорящий о готовности убивать, они помогали старшему по званию подняться и собрать документы.
Архивы находились в подвале, и идти до них было далеко. Пройти предстояло немало коридоров. Личного секретаря для того, чтобы таскать папки, у Люциана не было, поэтому ему самому приходилось этим заниматься. Впрочем, если постараться и добиться звания повыше, возможно, ему позволят нанять кого-нибудь.
С каких пор Люциан стал заботиться о том, чтобы выполнять свои обязанности? Пожалуй, с тех пор, как Молох начал уделять ему внимание. Спина уже не болела после кнута, поэтому ношение одежды перестало быть пыткой.
«Как хорошо, – думал Люциан, – что я демон, а то эти раны заживали бы раз в десять медленнее».
Моргенштерн понимал: ещё одна осечка, и его опять вызовут на ковёр. Кто знает, может, в этот раз дело не ограничится одним только кнутом? Может, Молох приобрёл себе за это
