от своих ногтей. – Никто тебя так не любит, как я. Цветы, комплименты – это всё ложь, не более того. Так может каждый дурак. Настоящие чувства строятся на боли, потому что она – самое честное чувство. Я не обещаю тебе звёзд. Быть вместе – больно. Я настолько искренен, что сразу показываю тебе мучительную правду, не жалея костяшек, – тут он оскалился. – И тебя.
После ударов, которые не выдерживают даже стены, Люциан ощущал сильное головокружение. Оно мешало ему ориентироваться в пространстве. Если бы ему задали хотя бы один простой вопрос, он бы тупо всматривался в лицо говорящего. Происходящее всё больше казалось нереальным. Если это всё было сном, то самым неприятным и заставляющим проснуться в липком поту. Усилием воли Люциан вздёрнул голову, чтобы показать себя.
– Научись проигрывать, – с сарказмом отозвался мужчина, вновь ощутив головокружение и исподлобья посмотрев на отражение в зеркале.
Он ударил Молоха по колену, за что сразу был схвачен за шею. Пальцы главнокомандующего по крепости хватки могли соперничать с капканом. Подушечки пришлись аккурат на больные места. Воздействие на них заставило глаза предательски слезиться.
«Не хватало ещё разрыдаться», – промелькнуло в больной голове. Люциан выдавил из себя смешок.
Молох воспринял это как насмешку и очередную дерзость. Меньше всего главнокомандующий любил, когда его смели не воспринимать всерьёз. Он с силой приложил Моргенштерна головой об раковину, на которой остались розоватые ниточки крови. Демон почувствовал во рту железный привкус. Всё его лицо будто разом онемело. Это значило, что нос точно сломан. Люциана возмущало такое обращение с собой, но он ничего не мог с собой поделать. Нельзя было наслаждаться прикосновением рук, несущих только боль. Но он не мог сдержаться. Мысли путались сами собой. К тому же, было слишком мало сил для возможности вырваться.
Регенерация притормаживала. Ещё немного, и Люциан нахлебается собственной крови. Демон судорожно ловил ртом воздух, давясь ею. Перед глазами все двоилось, а в голове царил белый шум. Молох всё так же держал Люциана, но потом отпустил его и дал встать. Демон быстро успел отойти к стене и прижался к ней спиной. Похожий на загнанного зверя, Моргенштерн хрипло дышал и хватался руками за кафель, будто надеясь спрятаться за него. Идти было некуда – оставалось лишь слиться со стеной, что никак не получалось. Перед ним сгустилась огромная сила в виде Молоха, от которой нельзя было уйти. Это была паутина. Слишком липкая, чтобы остался шанс выжить.
Главнокомандующий прижал Люциана к стене за плечи и обжёг разбитые губы влажным поцелуем. Генерал приоткрыл рот, и Молох проник в него языком, мягко и глубоко. Привкус железа был для Молоха почти родным. Только такие поцелуи были для него по-настоящему искренними – выстраданные. Честные. Ничто так не сближает, как кровь. Недаром именно на ней произносятся самые страшные и серьёзные клятвы. Только она – самый достойный материал для пентаграммы настоящего последователя тёмных
