в виду меня. Ей доложили: это московский прозаик Аксенов. И она сказала совершенно по-царски: «Пусть подойдет» (смех). И я был, значит, к ней подведен…
Видимо, с самого начала эта группа вызывала раздражение властей. Очень характерна судьба Бродского, она иллюстрирует отношение официальной литературы к такого рода молодежи, возрождающей традиции Серебряного века. Вы знаете, что такое Серебряный век русской культуры. И цепь, связь с Серебряным веком была искусственно прервана. Эта молодежь явно продолжала цепь Серебряного века. Иосиф Бродский был совершенно анархическим человеком в молодости, в отличие от нынешней зрелости, когда он уже, по-моему, почетный академик десятка академий, профессор и так далее. Он был любимцем ленинградской интеллигенции, которая его, собственно говоря, и кормила. Он приходил, читал стихи, где-то его кормили обедами, где-то ужинами, это такая, в общем-то, русская литературная традиция, еще молодой Маяковский кормился таким образом. У него было расписание: понедельник – ем Чуковского, вторник – ем Гришковского (смеется), среда – ем… ну, назовите кого-нибудь. (Из зала: Горького!) Горького. В четверг ем Блока[11]. Ну вот, Бродский был любимцем и с самого раннего своего вступления в литературу его сразу в гении записали без всякого сомнения. Он везде читал невероятно громким голосом. Помню, я приехал в Ленинград на «Ленфильм» и жил в гостинице, и у меня собралась публика, и Бродский начал читать стихи так громко, что сбежались дежурные по этажам и сказали: «Сейчас вызовем милицию, прекратите хулиганство, безобразие это!» В шестьдесят третьем году появился фельетон о нем в ленинградской молодежной газете, где он был назван тунеядцем[12]. Американским нашим коллегам известно это слово – тунеядец, parasite. Это смешно: когда в Москве американским послом был Тун[13], ambassador Toon, то, когда мы приходили на прием к нему, мы себя называли toon-еядцы, поедающие Туна (смех). Бродский был объявлен тунеядцем, бездарным поэтом, вернее, даже не поэтом, а псевдопоэтом. И он был арестован, и устроили над ним судилище. Одна из позорнейших страниц идеологической борьбы Советского Союза. Это судилище стало известным всему миру благодаря очень скромной женщине. Фрида Вигдорова (пишет на доске), запомните, пожалуйста, это имя, это очень важная веха. По сути дела, эта женщина начала правозащитное движение в Советском Союзе. Она была журналистка московская, прелестная женщина, очень честная и правдолюбец, что называется. Она приехала на процесс, с журналистским удостоверением зашла в зал и записала, [за]стенографировала весь этот возмутительный процесс, который выглядел абсолютно кафкианской историей. Рабочие, конечно, были привлечены, все отыгрывалось на рабочих. Выступает рабочий завода «Электросила»: я, конечно, стихов этого так называемого поэта не читал. Но я скажу, что таким людям не место в нашем городе пролетарской славы. Это город революционных традиций, и таким… и так далее. Где вы работаете, Бродский? Бродский отвечает:
«Маяковский в автобиографии “Я сам” потом утверждал, что учредил “семизнакомую систему (семипольную)”: “Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье „ем“ Чуковского, понедельник – Евреинова и т. д. В четверг было хуже – ем репинские травки”». (Цит. по: Ирина Лукьянова. Корней Чуковский.)
Фельетон «Окололитературный трутень» был напечатан в газете «Вечерний Ленинград» (от 29 ноября 1963 г.). В нем, в частности, говорилось: «…надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде». Фельетон был подписан: А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев.
Малькольм Тун (1916–2009), американский посол в СССР с 1977 по 1979 г.
