значит, в какой-то степени утолить боль. А дружественность пожилого адвоката не вызывала сомнений из-за того, что он, как сказано выше, все время улыбался.
Форма адвокатской улыбки – он, повторим, улыбался не переставая, но и не разжимая губ, – была странной и многозначительной. Проснись сейчас в Вере Рядовых утонченный многознающий эстет (а в ней, как в каждом из нас, спали беспробудным, пожизненным сном историческая память, и эстет, и Моцарт в обнимку с Сальери, и масса других интересных людей), так вот, проснись в вагоновожатой Вере тонкий эстет, он бы измучился до полного изнеможения, пытаясь описать и классифицировать улыбку пожилого адвоката.
Улыбка на первый взгляд – вещь совсем простая, всего лишь всем знакомое и привычное мышечное сокращение, происходящее у людей по самым разным, иногда совершенно неожиданным поводам. Но описать ее вместе со всей ее простотой нельзя, невозможно, как не описать жест, или взгляд, или поворот головы. Можно лишь показать либо сравнить. Эстет, скрытый в Вере, поворчав спросонок, пошлепав босиком на крошечную кухоньку и напившись крепкого кофе, перебрал бы в памяти великое множество улыбок, зафиксированных для потомства в скульптуре, живописи и фотографии. Он, наверное, начал бы свой экскурс с Будды и Сфинкса, а закончил ослепительной, зубастой, неизмеримо широкой и столь же бессмысленной улыбищей импортных президентов и премьер-министров. Вероятнее всего, эстету пришлось бы безвременно прервать свои изыскания и быстро уснуть обратно, так как Вера закончила мучительный рассказ и обратилась к адвокату с вопросом, может ли она, Вера Рядовых, та самая, которой следователь присвоил титул потерпевшей, пользоваться адвокатской поддержкой…
Верин удивительный собеседник поднял подбородок, запрокидывая голову, аккуратно приоткрыл рот и промолвил с брежневским акцентом:
– … имеете право…
Но как ни коротка была речь, как ни узка была щель приоткрытого рта, Веры достиг ароматический флюид, сразу объяснивший ей все. Это был запах коньяка. До Веры сразу дошло, почему адвокат не разжимал губ, а когда его вынудили говорить, запрокинул голову: он был налит коньяком выше ватерлинии, то есть линии рта. Начни он витийствовать, потеряв осторожность, коньяк полился бы на клиентку, на новенький офисный стол и, наконец, на приметный животик самого оратора, чего последний старался избежать…
…Когда до Веры дошло, она вздрогнула всем телом, как вздрагивают всего несколько раз за целую жизнь, встала и вышла вон…
Как странно, как страшно не совпадают друг с другом люди! Вера бережно, осторожно, словно связку кроваво-красных роз с острыми шипами, принесла к адвокату-защитнику свою боль, свой страх, тревогу. А защитничек оказался всего-навсего старым пьяницей, которому давно на всех начхать. Французские крестьяне как-то раз пришли в Париж и пожаловались, что им нечего есть, нет больше хлеба. Королева удивилась: это же, мол, не трагедия, что хлеба не
