потащила к воде. Переступив через упавший к ногам комок ткани и оставляя грязные следы, я пошлепала за ней.
Первым делом мне состригли все волосы, затем долго скребли голову. Вонючая пена лезла в глаза, отчего их больно щипало. Мне казалось, что уже не осталось ни кожи, ни волос, а женщина все скребла и скребла, пока я не начала хныкать. Наконец, она оставила в покое голову и принялась тереть меня расплющенными стеблями тростника. Было больно, кожа горела, а вода на глазах становилась коричневой, и по ее маслянистой поверхности плавали грязно-серые хлопья. Только когда я уже напоминала себе раскаленную головешку, женщина отбросила стебли и взялась за камень.
«Меня так мучили, чтобы теперь убить?» – пронеслось в голове, но истязательница взяла мою ногу и стала нещадно тереть ступни.
Я плакала, просила перестать, уверяла, что кожи совсем не осталось, и она отдирает мясо, но женщина не слушала и продолжала меня свежевать.
Ног я уже не чувствовала совсем, когда она наконец закончила – полила меня чистой водой, втерла в оставшиеся волосы то же пахучее масло, каким до меня растирали девушку, а ноги намазали какой-то мазью, завернули в чистое сари и подтолкнули к прячущемуся в тени стены мужчине. Первым делом я нашла зеркало и зажала его в кулак.
– Пойдем, – сказал мой провожатый, и я почувствовала прикосновение его руки.
Я хотела было идти к той же двери, из которой вышли, но мужчина повел меня к совершенно другой, даже не к той, через которую ушла красивая купальщица.
Мы шли по еще одному бесконечному извилистому коридору, но, запутавшись, я уже не пыталась запомнить, а старалась понять свои ощущения – сладкий цветочный запах кружил голову, ткань приятно холодила кожу, а каменный пол казался разгоряченным ногам странно-прохладным, я чувствовала ступнями каждую трещинку в кладке – это было щекотно и очень непривычно.
Казалось, уже успела закончиться вечность, когда мы попали в огромную, залитую светом комнату. Я боялась поднять глаза и видела только белые гладкие плиты под ногами, и свое отражение в них.
– Посмотри на меня, дитя, – раздался густой гулкий голос. Казалось, он растекается по комнате, заполняя самые ее дальние уголки.
Я немного приподняла голову, косясь, но еще не решаясь взглянуть на обладателя такого звучного голоса. Подумалось, что он, должно быть, достает до самого потолка. Было страшно, и я рассматривала узор на полу, нарисованный солнечными лучами, проникшими через резную оконную решетку.
– Смелее, дитя, – подбодрил голос.
Я еще немного приподняла голову, а потом, забыв о том, что надо вести себя скромно, уставилась во все глаза – передо мной, в резном блестящем кресле сидел, как мне показалось, старый-престарый человек с длинными белыми волосами и белой бородой. Его худое тело скрывалось под белой блестящей одеждой, а черные глаза, казалось, пронзали насквозь.
– Прими благословение, – раздался за спиной голос провожатого и меня подтолкнули к старцу.
Я поспешно прикоснулась
