она наткнулась взглядом на репродукцию картины Караваджо. На пол, стекая по ладони, скатилась капля крови.
– Тогда я ничего не знала о картине, только название. Во время родов я пыталась детально вспомнить её, чтобы облегчить боль, и это удерживало меня от обморока. Такая вот странная игра подсознания. Призвание апостола Матфея – как только я увидела её, я поняла, что назову тебя в честь него.
Алиса слушала маму с восторгом, казалось, она сама проживала эту историю, погружаясь в липкий мрак холодной ночи. Внимательное выражение лица Алисы становилось восторженным: с чуть приоткрытым ртом она ловила каждое слово, будто то – редчайшая ценность. Алиса представляла себя сильной героиней, а я – крошечным кричащим младенцем в глубине тёмного парка.
История мамы состояла из множества тёмных пятен. Она никогда не рассказывала нам, от кого возвращалась ночью. Мы решили, что в ту ночь мама виделась с моим отцом. По нашим догадкам он выгнал её, и тогда начались преждевременные роды. Правду знала только мама, и она не собиралась делиться ею.
Призвание апостола Матфея – одна из самых необычных картин Караваджо. Из любопытства я много читал о ней, ища в себе сходства с Матфеем. Христос стоял не в центре, а в тёмном углу, и указывал жестом на молодого парня. Я придерживался мнения, что Матфей – это парень, который пока что ещё не поднял взгляд. Оставалось несколько секунд до того, как он узнает, что избран для важного дела. На картине запечатлено мгновение, когда Матфей всё ещё находился в тёмном мире порока, но уже был спасён.
Сколько же мне отмерено до обретения главного предназначения в жизни? В минуты сомнений я, как и мама, становился у старой репродукции, представляя, как она, раздираемая болью из-за меня, впервые увидела картину Караваджо.
Чем больше я вглядывался в картину, тем сильнее понимал, что мама ошиблась: между нами не могло быть ничего общего. Я – обычный парень, живущий обычной жизнью и мечтающий о совершенно обычных вещах.
В тот день, когда я выкурил свой первый косяк, я мечтал о том, чтобы отмотать время назад. Всё было нормально до тех пор, пока не раздался крик Жеки. Мы бросились на звук. Жека лежала в песке, а её запястье неестественно выгибалось вниз. Кожа, обтянутая поверх кости, казалось, вот-вот порвётся. Кир придерживал голову Жеки у себя на коленях. По играющим под загорелой кожей желвакам я понял, как Кир был напряжён и испуган. Рядом с Жекой из песка торчал острый камень, напоминавший треугольник. Этот момент отпечатался в моей памяти настолько ярко, что я помнил его до каждой песчинки.
– Чего встали? – крикнул Кир. – Тащите велики сюда. Нам нужно в больницу! Быстро!
Алиса дёрнулась, и только тогда я осознал, что она стояла рядом, мёртвой хваткой вцепившись в мой локоть. Когда она разжала пальцы, на коже остались красные вмятины.
– Нет… – слабо запротестовала Жека. Лицо опухло от слёз, верхняя губа блестела,
