и не напишешь, боялась, что…
– Ну да.
– Я и думать не могла, что ты способен на… Ой…
– Что?
– Но пришел совсем другой текст. Вернее, тот, только другой, совсем другой, не тот, что я читала…
Марк выругался, взял ее телефон, сравнил с текстом в диалоговом окне и снова выругался. Домой шли долго, нарочно петляя сначала вдоль просеки, потом запутывая следы дальними кварталами, Марк объяснял ей свое открытие, Галя радостно вставляла бессмысленные реплики, округляя глаза и заставляя его ругаться в переписке, наблюдая, как слова превращаются во что-то более цензурное.
Все грибы отдали бабкам у подъезда, что не смягчило их огненных взоров, отражающих наркомана и проститутку, но зато не надо было чистить и потом в Интернете смотреть сотни способов, как жарить, солить или делать хоть что-нибудь с ними.
Галя выбежала из ванной голой и уселась ему на живот, бодая головой ноутбук, как кошка, освобождая себе плацдарм для дальнейших действий. Стандартный разогрев язычками, довольно продолжительное кардио с редкой сменой упражнений и финишный рывок, в конце которого Марк замычал; читал такое у одного давно известного журналиста. Галя засмеялась и повертела виртуальным кольцом в носу, усмиряя племенного бычка. Было потешно, Марк тоже рассмеялся.
Хотелось бы сказать, что дни летели своим чередом, но Марку казалось, что они тянутся непрерывной жвачкой, прилипшей к ботинку, – медленно, рвано, грязно, безо всякой надежды. Поглощала скука дома и скука работы, в череде черных точек сообщений мессенджера единственным светлым лучиком были весточки от Гали. Хотелось обнимать ее теплое, как байковое одеяло, тело, да только она пропадала на своей работе, выдёргивая для него один-два вечера в неделю и один выходной.
И писать стала реже, гораздо реже, чаще звонить. Обижалась, частенько переспрашивая голосом, правда ли, что он написал именно так, а не иначе, подозревая, что большую часть текста писал ей алгоритм. Марк и сам не мог твердо ответить, понимая, что уже запутался и не всегда понимает, где его мысли, а где механическая работа непрошеного помощника, которого нельзя отключить.
Дважды он ее поймал все в том же «Маке», где она, автоматические жуя наггетсы, бездумно смотрела в окно. Улыбалась, конечно, но улыбка ее тоже была автоматическая и какая-то печальная, в этой печали Марк видел себя, нагого, беззащитного, обесточенного. От этого сильно тошнило, тошнило от себя, оттого что девушка испытывает к нему жалость, самое последнее чувство, которое можно пожелать только врагу. Марк упрямо поднимал глаза, целовал ее мягкие губы, пытался проникнуть в движение ее нейронов и старался, очень старался не писать ей сообщений. Но как можно отказаться от единственного оставшегося способа связи, исключая звонки, по большей части проходившие в обоюдной тишине на фоне тихого неровного дыхания?
Славик посоветовал снести аккаунт и стать человеком из реального общества. Но Марк-то помнил, что
