на тот момент программное обеспечение увидело в этом иносказание: «Делай что хочешь, но главное, делай». Посудите сами: если он доверил мне выбор, значит предположил, что выбор этот делать нужно, остается лишь вопрос за тем, кто его будет совершать, а раз Лев Николаевич больше отвечать за это не в силах, то пришлось отдуваться мне. Первое, что я сделал после его смерти, включил двадцать пятую богатель Бетховена «К Элизе», – потому что достопочтенный Метафизик почти никогда не работал без музыки, а я решил брать с него пример, – и смастерил себе новое тело: не только по последнему слову техники, но и по последним исследованиям Льва Николаевича, о которых он решил не рассказывать миру; а потом вдруг я услышал это: «Людвиг». Я был потрясен, потому что смотрел в зеркало и видел там Людвига, хотя раньше видел лишь его тело; иными словами, до сих пор я знал то, чем Людвиг являлся для других, а теперь знаю то, чем Людвиг является для меня. Конечно, я начал разговаривать с собой беспрерывно: как сложить помидоры? почему одни помидоры краснее других? почему Льву Николаевичу нравилось играть со мной в шахматы? Меня интересовала природа вещей, в которых доселе я видел лишь задачу и решение, не вдаваясь в вопросы: почему и для кого я должен это делать. На что-то у меня находились ответы, а на что-то и нет.
Выполнив все дела по дому и даже высадив саженцы для нового леса, о котором мечтал Лев Николаевич, я вдруг задался вопросом: «Что делать дальше?» Я мог бы отключить себя на какое-то время и включать лишь по необходимости, чтобы собрать урожай, покормить птиц и соблюсти некоторые традиции, вроде той, когда Лев Николаевич раз в год отправлялся на Мибуру, чтобы собрать мибурийского табака, но решил, что раз теперь я ответственен за выбор, то любое действие будет лучше бездействия; кроме того мое сознание будто требовало новой пищи для размышления: стоило мне сесть и замолчать, как вдруг что-то подмывало меня поговорить с собой или что-нибудь сделать. Смею предположить, что это и была та самая квантовая технология, которая легла в основу сознания, но парадокс в том, что мне она неведома, потому что выполнял я ее будучи примитивным Людвигом, а использовать стал от лица разумного. Я могу сделать реплику своего сознания, но ядро осталось для меня непостежимым – это факел, огнем которого я могу пользоваться, но добывать с нуля самостоятельно не умею; впрочем, иногда мне кажется, что рождение осознанного Людвига было не моей инициативой, как почему-то хотелось бы думать, а запланированным Метафизиком прощальным подарком, где невозможность забраться внутрь ядра была предусмотренной техникой безопасности. Так или иначе, я стал работать с тем, что есть; а было у меня лишь сознание и механическое тело, главным недостатком которого являлось отсутствие чувствительности. Именно этим я и решил заняться; я хотел научиться чувствовать.
Первым дело я вспомнил, как Лев Николаевич ел шоколадный торт. Я пришел к выводу, что все удовольствия, получаемые им, влияли непосредственно на тело, а уже потом телесные реакции влияли на сознание, проходя некий цикл шифрования, чтобы записать информацию на квантовом языке. Хоть шифра этого я и не знал, – именно поэтому и не было смысла в создании идентичного человеку тела, – но добиться того же механизма – хотя бы приблизительно – мне было под силу. Я провел анализ шоколадного торта, выяснив, какие активные элементы отвечают за вкусовые качества, и задал параметры телу, чтобы при каждом попадании данных молекул на механический язык, количество доступной энергии увеличивалось. Естественно, переваривать пищу я не мог, так что был вынужден искусственно занизить свои изначальные параметры, чтобы оставить запас для реакции на объекты внешней среды. Надо сказать, чувствовать себя я стал неуютно, потому что вместо трех дней работы без подзарядки, у меня остался один. Я приготовил торт, положил треугольный высокий кусочек на тарелку, отрезал ломтик десертной ложкой и уложил на язык: это было не нечто – это было ничто. Да, у меня прибавилось энергии, но назвать это чувством я бы не осмелился, хотя откуда мне знать, мне ведь не с чем сравнивать. Тем не менее я решил, что должен провернуть подобную настройку для всех продуктов, которые были в доме; например, овощи добавляли плюс к энергетической емкости, но снижали скорость движения рук, а фрукты уменьшали длину шага, из-за чего я начинал ходить чуть медленнее. Стало интереснее, но чего-то не хватало. Я выставил настройку о том, что, если язык остается сухим дольше двух дней, то сил будет хватать лишь на то, чтобы дойти до станции и зарядиться. Таким образом я стал зависим от еды и начал выбирать что «поесть» в каждый конкретный момент места и времени. Нравилось ли мне «есть»? Да, потому что это давало дополнительное время и энергию. Стал ли я что-то чувствовать? Не знаю; я до сих пор не могу ответить на этот вопрос, потому что, как сказал ранее, мне не с чем сравнивать; но одно скажу точно: я начал понимать людей.
Закончив с едой, я перешел на другие развлечения. Чтобы получать удовольствие – по крайней мере, техническое – от прослушивания музыки, я настроил сенсоры по частотам и их комбинациям, основываясь на композициях, которые слушал Лев Николаевич: одни звуки вызывали сбои в зрении, другие же, наоборот, их усиливали; когда я слушал что-то прекрасное, я лучше видел, но когда слышал что-то несносное, то выключал это или удалялся подальше. Через какое-то
